– Только ведь Елена не знала, что пострадала именно из-за вас? Конечно, вряд ли бы вы решились признаться. Да и зачем? Виновный имелся. Но вам мало было одного. Запределье желало получить всех. Оно жадное, я-то знаю… И вот вопрос: как все было на самом деле? Вы поставили записи, чтобы создать иллюзию запределья? Или запределье подсказало, что надо поставить записи? Началось все не с них, да? А с чего? С суда?

– Я не знаю!

– С суда, – ступеньки закончились, и Саломея оказалась в коридоре, прямом, словно струна. – И осуждения. И смерти. Она ведь умерла, да? Маленькая голубка не захотела жить в клетке. Или не смогла?

– Она писала ему! Умоляла ответить. Клялась, что не трогала его чертову чернильницу! Вообще ничего не трогала! А вещи ей подбросили! Знаете, что он ответил? Что знать ее не желает и все было ошибкой… и моя Палома вскрыла себе вены. Она не захотела жить в той грязи, в которую ее втоптали.

Выстрелит. Вот сейчас на взводе эмоций выстрелит. Но Василий успокаивается. И Саломея подхватывает оборванную нить разговора:

– Это ведь Галина решила мстить? Не думаю, что хотела убить… во всяком случае сначала, пока ее сестра была жива. Мне интересно, кто на кого вышел. Галина на Елену и ее дочь. Или Елена, пытавшаяся предотвратить постыдную связь Женевьевы с хозяином, на Галину?

– Не знаю я!

Саломея идет очень медленно. Она слушает шаги за спиной и дыхание, и еще шелест одежды и далекий-далекий гул воды.

– Главное, что Галина нашла подходящий инструмент. Девочку, чью первую чистую любовь растоптали. Нехороший поступок. Олег, ваш брат был изрядной сволочью.

– Полным подонком, – согласился Василий.

– Девочка начала мстить. Она подливала яд в чай? В кофе? В коньяк? Каждый день понемногу… она думала, что наказывает справедливо. Пока не увидела, как убивают. Ей, наверное, было очень страшно. Она убежала и спряталась. Так хорошо спряталась, что ее не нашла полиция, которая обыскивала дом от чердака до погреба. Но ведь в погребе имелась тайная-тайная дверь… а за дверью – запределье, которое и сказало Женевьеве, что она виновата. Оно шептало ей каждый день, каждую минуту…

Как шептало самой Саломее, укоряя за тот несчастный зимний роман и за поездку на курорт, и за опоздание – сгореть должны были все.

Но Саломея выжила.

– Женевьева боялась рассказать. И не могла молчать. Ее убило чувство вины, но у матери появился повод мстить. А у Галины – сообщник. Один плюс один и еще один. Хватит для всех.

– У нее и вправду крыша поехала. Она любила сестру! Я тоже ее любил!

– Не сомневаюсь. Только ради любви можно пойти на такое, верно?