Я жду, что Тлауликоли прикажет его убить или же сам исполнит грязную работу, но он ждет. Чего? Не знаю.

Мы идем. Мерное движение это завораживает однообразием. И единственной отдушиной – воспоминания. Их осталось не так много, и каждое – драгоценно.

Теперь, по вечерам, я не тороплюсь, как прежде, излагать свои мысли, но тщательно продумываю то, что желал бы написать. В моей голове живет тысяча мелочей, и каждая выглядит важной.

Это не так.

Я помню отступление и бои. Помню умирающих, которых причащал, освобождая от грехов. Я помню болезных, что цеплялись за жизнь упорно. Я помню живых и мертвых и думаю о том, кто из тех, кто жил, ныне мертв?

Я помню берега озера и гладь его, синюю и блестящую, словно шелковый платок. И солнце, выбираясь на небосвод, щедро сыпало золото.

Золото же скрывалось и за стенами Мешико…

Многое нам пришлось пережить, прежде чем оправились мы от ран, нанесенных мешиками. И все чаще раздавался ропот недовольных. Требовали они возвращения на Кубу, желали покоя. Но упрям был Кортес.

– Вы хотите вернуться? – спросил он, собрав и капитанов, и солдат. – Куда? На Кубу? И что вы скажете тем, кто выйдет встречать вас? Что вашей силы духа не хватило, чтобы удержаться на землях Новой Испании? Что трусость заставила вас отступить? Что имя Господа бросили вы на поругание идолопоклонникам?