— И что же, — спросила я у него с некоторым волнением, мне неподвластным, — что же, отец мой, вы предлагаете мне переночевать там, в вашем доме?

— А где еще, прелестная паломница, — ответил мне монах, открывая двери притвора, ведущие в ризницу и дальше, в самое здание… — Что с вами, вы боитесь провести ночь с четырьмя верующими? О, вы увидите, мой ангел, что мы не такие ханжи, какими можем показаться, и что мы сможем поразвлечься с юной красавицей.

От этих слов меня бросило в дрожь…»

— От этих слов тебя бросает в дрожь, прелестная паломница? — перебил ее папочка.

— Н… нет.

— В таком случае продолжай.

— «…В одном из дальних углов притвора наконец показалась лестница, монах пропустил меня вперед, и, заметив мою нерешительность, он произнес, тотчас изменив свой отеческий тон на самые грубые выражения:

— Ах ты, блудница эдакая, ты вообразила себе, что можно пойти на попятную? Ах, чертово семя, скоро ты увидишь, что тебе лучше было бы оказаться в логове разбойников, чем в обители четырех францисканцев».

Чувствуя приближение опасности, Джессика остановилась, попросив прощения за приступ кашля.

— Тебя что-то беспокоит, моя птичка?

— Нет.

— Ты знаешь, что означает слово «блудница»?

— Да. Это… это проститутка.

Папочка восхищенно присвистнул:

— Теперь я вижу, что нахожусь в присутствии образованной девушки, которая, очевидно, читала классиков. Чего ты ждешь, продолжай, моя дорогая.

— «…Дверь открылась, и я увидела вокруг стола троих монахов и трех молоденьких девушек, все шестеро в самом непристойном виде; две девушки, уже совершенно обнаженные, раздевали третью, а монахи ненамного от них отставали…»

Она почувствовала, что ее лицо покрывается краской, когда вдруг осознала, что Рафаэль и Вильям могли услышать ее слова. И все же она храбро продолжила:

— «Друзья мои, — сказал Рафаэль, войдя, — нам недоставало одной, вот она. Позвольте представить вам настоящий феномен, вот Лукреция, которая несет на своих плечах одновременно печать женщин самого низкого образа жизни, а здесь… — продолжил он, сделав жест столь же многозначительный, сколь и непристойный, — здесь, друзья мои, несомненное доказательство пресловутой девственности.

Реакцией на этот своеобразный прием стали взрывы смеха, которые раздались со всех сторон…»