Светлый фон
была возвращения

Ты сам знаешь, что это бред. Ты думал, что видел кого-то в амбаре, а когда посветил на него фонариком, оказалось, что это не человек, а какое-то сломанное фермерское оборудование. Теперь тебе кажется, что кто-то прячется в ванне за шторкой, но его якобы голова – это просто головка душа, а его якобы руки – просто массажная щетка на длинной ручке, заткнутая за поручень на стене. А шторка шуршала от сквозняка или вообще не шуршала, а тебе просто послышалось.

Ты сам знаешь, что это бред. Ты думал, что видел кого-то в амбаре, а когда посветил на него фонариком, оказалось, что это не человек, а какое-то сломанное фермерское оборудование. Теперь тебе кажется, что кто-то прячется в ванне за шторкой, но его якобы голова – это просто головка душа, а его якобы руки – просто массажная щетка на длинной ручке, заткнутая за поручень на стене. А шторка шуршала от сквозняка или вообще не шуршала, а тебе просто послышалось.

Он закрыл глаза. Потом снова открыл и уставился на шторку в дурацких ромашках, из тех совершенно уродских шторок, которые могут понравиться только бывшим женам. Сейчас, когда он окончательно проснулся, реальность вновь утвердилась в своих правах. Просто головка душа, просто массажная щетка. Он идиот. Да еще с бодуна, каковой только усугубляет идиотизм. Он…

с бодуна

Шторка опять зашуршала. И зашуршала она потому, что та длинная штука, которая, как Джеку хотелось бы верить, была его старой массажной щеткой, вдруг отрастила плотные пальцы-тени и притронулась к пластику. Головка душа повернулась сама собой и как будто уставилась на него сквозь полупрозрачную занавеску. Газета, выпавшая из рук Хоскинса, с тихим шлепком приземлилась на кафельный пол. Кровь застучала в висках. Ожог сзади на шее запульсировал жгучей болью. Кишечник опорожнился, и ванная наполнилась едкой вонью последней трапезы Джека. Похоже, и вправду последней. Рука потянулась к краешку шторки. Еще секунда – в лучшем случае две, – и шторку отдернут, и Джек окажется лицом к лицу с жутким кошмаром, по сравнению с которым все его самые страшные сны покажутся сладкими грезами.

последней

– Нет, – прошептал он. – Нет. – Хоскинс попробовал встать с унитаза, но ноги подкосились, и он снова плюхнулся на стульчак. – Не надо, пожалуйста. Нет, не надо.

Рука схватилась за краешек шторки, но пока что не стала ее отдергивать. На руке была татуировка. «НЕМОГУ».

– Джек.

Он не мог ответить. Он сидел голый на унитазе, остатки поносной жижи еще извергались из задницы тонкими струйками, сердце стучало, как взбесившийся мотор. Джеку казалось, оно сейчас выскочит, разорвет ему грудь изнутри и последним, что он увидит в своей земной жизни, будет его же собственное сердце, судорожно колотящееся на полу в ванной и брызжущее кровью ему на ноги и на страницу комиксов в «Голосе Флинт-Сити».