Секунду спустя тяжелая монтировка, стремительно наби рая скорость, вновь устремилась по дуге к своей цели.

Сознание вернулось к нему не сразу. Сперва на несколько секунд перед глазами появился плотный белесый туман, сквозь который невозможно было почти ничего рассмотреть, затем вновь наступила темнота. В следующий раз туман был уже не таким плотным. Он медленно таял, постепенно давая возможность видеть и слышать происходящее вокруг. Хотя на самом деле вокруг почти ничего не происходило. Олег, очевидно решивший немного передохнуть, сидел в кресле, стоящем в углу гаражного бокса. Подросток устало откинулся на спинку и закрыл глаза. Монтировка лежала на полу у его ног. Кое-как повернув голову, Ринат увидел, что его товарищ по несчастью тоже пришел в себя.

С трудом разомкнув пересохшие губы, Ринат прошептал:

— Если кто-то не признается, он забьет до смерти нас обоих.

— Того, кто признается, точно забьет, — через мгновение послышался ответный шепот.

— Хотя бы один останется.

Мышцы шеи все же сумели сделать еще одно усилие и повернули ставшую неимоверно тяжелой голову еще немного влево. Теперь Ринат мог хорошо видеть висящего рядом щуплого, невысокого человечка с переполненным ужаса побледневшим лицом и трясущимися губами. «Интересно, я так же сейчас выгляжу? Хорошо, хоть Инга этого не видит».

— У меня дети… трое, — жалобно прошептал Михайлов, — приводя в свою пользу единственно возможный аргумент. — А у тебя? У тебя есть кто-то?

— Точно не знаю, — Ринат попытался усмехнуться, но губы категорически отказывались ему подчиниться, — может быть, уже есть.

— Вот видишь.

В донесшемся шепоте Ринат уловил едва заметную, но все же крупинку торжества. Неужели этот идиот думает, что мне не все равно? Что мне есть какое-то дело до него самого и его выводка. Сколько их там у него, трое? Да хоть семеро!

— Мне нельзя умирать, — всхлипнул маленький человечек, — жена одна не вытянет. Больная она у меня… Ноги не ходят… Я ее каждый вечер на руках в ванную отношу, мою. Одна у нее радость — в воде теплой полежать! Потом в спальню назад несу. Ноги у нее отказали, а врачи… они ведь ничего не могут… Они никогда ничего не могут!

Ринат устало закрыл глаза. Ничего не могут… Да уж, это как всегда. Никто никогда ничего не может. Удивительно, ему всегда казалось, что он является редким исключением из общей неспособности сделать хоть что-то. А вот теперь, надо же, он превратился в огромную, болтающуюся на ветке елочную игрушку, которой забавляется глупый мальчишка, вбивший себе в голову чудовищную ахинею. Игрушка… Елочная. Почему он вдруг подумал про елку? До Нового года ведь еще ждать и ждать. Сколько там дней осталось? Уже ведь ноябрь, значит, не так уж и много. Кажется, раньше, когда он был еще ребенком, елки устанавливали только в декабре, а сейчас все торопятся, будто соревнуются, кто успеет нарядить первым. Спешат люди… Спешат праздновать. Ну а что им еще остается, если ничего другого они толком не могут. А теперь и он сам стал таким же, как они все. Таким же беспомощным. И ничего уже с этим не поделать. Хотя…