— Хорошо. А теперь возьми нож и сделай то же самое, только с ножом.

Вложив нож в руку окончательно переставшему понимать что-либо Михайлову, Олег встал на колени и придвинулся чуть ближе. Опустив руки вдоль туловища, он стоял неподвижно, глядя Николаю прямо в глаза. В то самое мгновение, когда Михайлов понял, что от него требуется, дверь загудела от обрушившихся на нее ударов.

— Олежа! Олеженька! — Выкрикиваемые человеком снаружи слова звучали приглушенно, но все же не составляло большого труда узнать голос полковника. — Олежа, открой мне!

— Бей, — коротко приказал Олег и тут же, увидев промелькнувший в глазах Михайлова испуг, добавил: — Бей, скажешь, что защищался. Тебе ничего не будет. Бей, или я сам ударю.

Николай почувствовал, как пальцы сомкнулись на рукояти ножа. Все, что от него сейчас требовалось, — это сделать одно, совсем простое движение. Разогнув руку, вогнать лезвие в грудь человеку, который только что мучил его безо всякой жалости, а потом еще и убил другого беззащитного пленника. Впрочем, до того, другого, ему особо дела не было, а вот себя было жалко. Что теперь будет с ногами? Там ведь перелом на переломе. Он вообще когда-нибудь вновь сможет ходить? Михайлов ощутил пока небольшой, но с каждым мгновением разгорающийся все больше огонек ярости у себя в груди. А этот, Ринат? Ведь если разобраться, он во всем признался только ради того, чтобы оттянуть время. Получается, этот Ринат ему спас жизнь? И что с ним сделал этот мальчишка? Да за такое убивать мало…

В дверь заколотили еще сильнее, затем стук оборвался.

— Говорит майор Зубарев. Немедленно откройте дверь! Олег, не ухудшай свое положение. Открой и выходи!

Михайлов сильнее стиснул рукоять ножа. Закрыв глаза, он медленно согнул руку, отчего лезвие поднялось к плечу и теперь смотрело прямо в лицо застывшему неподвижно подростку.

— Я ведь уже пытался тебе сегодня объяснить, что я не убийца.

Выпавший из разжавшихся пальцев нож упал на бетонный пол и, отскочив немного в сторону, остался лежать между двумя людьми, один из которых уже почти не чувствовал своих ног, а другой, казалось, и вовсе утратил способность что-либо чувствовать.

— Хочешь покончить со всем этим? — Губы Николая дрогнули, силясь изобразить усмешку. — Тогда сделай все сам. Ты же можешь. Ты ведь уже доказал. Так давай, бей! Кого ты хочешь ударить? Меня, себя? Давай же, пока они дверь не вынесли.

Рука метнулась к лежащему на полу оружию с такой скоростью, что Николай успел лишь испуганно моргнуть, когда лезвие блеснуло у него перед глазами. Выставив перед собой левую руку, подросток правой, держащей нож, подтянул на ней рукав, обнажая запястье. Секунду, может быть, даже дольше, два человека смотрели в одну и ту же точку, на светлую полоску кожи под черной тканью пуховика. Затем Николай почувствовал, как в голове его нарастает какой-то странный, заглушающий все на свете гул, от которого невозможно укрыться, даже зажав уши. Пытаясь защититься от этого нового источника боли, он втянул голову в плечи и уже собирался было зажмуриться, как холодная сталь рассекла сперва воздух, а затем кожу на левом запястье Олега Кноля.