Если бы она могла – что угодно! Выключить собственный голос, завизжать. Броситься несчастному отцу в ноги, виниться, целовать ему ботинки. Но она не могла ничего. Только слушать снова и снова: «Ну, пошли они, как мы всегда отсюда к метро ходим. Наискосок через двор, мимо магазина… а дальше я уж не видела».

Зачем, зачем, зачем она это сделала?!

Ради денег. И чтобы Томскому – всегда надменному, придирчивому, капризному – насолить.

«Его запрут в психушке пожизненно, – клялся ей Севка. – Он никогда оттуда не выйдет».

И Галина Георгиевна поверила.

Но Томский вышел на свободу. Нашел ее. Запер здесь, на адскую пытку.

И, конечно, убьет.

В этом Галина не сомневалась.

* * *

Акимов сны ненавидел. Чтобы обезопасить себя от них, он всегда принимал снотворное. Лучше наутро ходить одурманенным, чем по ночам просыпаться в поту.

Но сегодня все-таки приснилось.

Нежный, тоненький голосок:

– Дядя Сева, ну дядя Севочка! Вставай скорее! Ты обещал мне морских котят показать!

Встрепенулся, вздрогнул, захлопал глазами.

Лена Томская.

В белом сарафане, присела на край его постели, тормошит за плечо, нетерпеливо топает босой ножкой:

– Дядь Сев, ну, просыпайся! Я жду тебя, жду! Мама с папой ушли, а котики уплывут все сейчас! Пойдем скорее на пирс пятьдесят восемь!

Личико подзагоревшее, щеки пылают, нос шелушится. Они… в Сан-Франциско? Да, точно. Поехали туда летом, когда жара. У Томского с Севой переговоры, Леночка с Кнопкой – группа поддержки. Где она так обгорела? Вчера, на экскурсии в Алькатрас?

Но… – Акимов отчаянно пытался потереть глаза, а руки не слушались – как они могли оказаться в Сан-Франциско? Не успели ведь туда съездить. Ни в Алькатрас, ни вообще в Америку. Вчера как раз вспоминал. Увидел у Жаклин фляжку с логотипом знаменитой тюрьмы, и в сердце вонзилась раскаленная игла. Поездка в Сан-Франциско только планировалась, но не случилась – Лена с Кнопкой погибли, Томский попал в дурдом. Прежняя жизнь закончилась.

Но вчера, рядом с хмельной от предвкушения близости женщиной, Сева не стал себя бесполезно точить. Выбросил тяжелое из мыслей. И ночью, надеялся, оно не настигнет, не приснится.