Николас и Рен сидели на траве у моей могилы и по очереди потягивали из фляжки.

– Знаешь, мне кажется, он хотел мне рассказать, – сказала Рен. В день после моих похорон Николас решил, что довольно хранить секреты, которые больше ни к чему хранить. Он привел Ашера в дом и познакомил с родными. Рассказал им про Нью-Йоркский университет. И когда Рен однажды в школе приперла его к стене и сказала, что хочет знать правду, всю правду, он ничего не стал от нее скрывать. – Когда я видела его в последний раз, он пообещал мне, что все расскажет.

– И что бы ты тогда сделала? – спросил Николас.

Она вздохнула.

– Не знаю.

– Ты его любила?

Она сделала большой глоток и покачала головой.

– Я его почти не знала. – Она вздохнула. – Но, может быть, я могла бы полюбить его настоящего. Когда-нибудь.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – отозвался Николас.

– Когда ты уезжаешь? – спросила она.

– На будущей неделе. Мы с Ашером решили уехать пораньше. Мне просто нужно… вырваться отсюда. Я слышал, ты тоже переезжаешь?

Она кивнула:

– К родителям, в Дубаи.

Потом они долго сидели молча, время от времени передавая друг другу фляжку. Я хотел бы поговорить с ними. Попросить прощения, рассказать правду и загладить вину.

Но на все это человеку дается только одна жизнь, а моя была уже кончена.

– Мне пора идти, – сказал наконец Николас и поднялся.

– Да, мне тоже. – Рен положила руки на траву, и я понял, что это молчаливое прощание. – Знаешь, я так и не узнала, как его по-настоящему звали.

Николас посмотрел на памятник, где было выгравировано имя его брата.

– Я тоже, – сказал он.

И они ушли.