Герман кивнул, пытаясь поймать мечущийся взгляд Альбины. Ну вот, удалось.

– Не бойся, – прошелестел пересохшими губами. – Они тебе ничего не сделают, я… я буду слушаться их.

– Ну, вот и ладненько! – обрадовался Стольник. – Теперь иди к окошечку и покричи Китаева. Скажешь ему, что вертухай сам на пулю нарвался, и, по-хорошему, собаке собачья и смерть, однако мы люди гуманные и желаем непременно передать его в объятия родной российской полиции. Передача будет осуществляться через дверь, однако если кто-то из ментов задумает лоха швырять, ты поляжешь первым, потом девке свернут шею, а другого вертухая мы им по кусочкам в окошко выкинем. Толстуху в виде топленого сала в унитаз спустим.

О господи…

Герман покачал головой. Если этот человек сверкает от удовольствия глазами, всего лишь описывая изощренные пытки, то на какую жестокость он способен на деле, какой кайф ловит от криков жертв и реального запаха крови? Нет уж, нельзя ему доставить эти «невинные радости»!

Поэтому Герман сделал все так, как ему велели, и через несколько минут, глядя в провалившиеся, обметанные тревожными тенями глаза начальника колонии, четко описал ему, как будет передан Севастьянов.

– Думаю, у него прострелено легкое. Пусть уже сейчас кто-нибудь свяжется с поселковой больницей, – добавил он. – А еще лучше, если вместе с вертолетом для нас пришлют квалифицированных специалистов… в этом вопросе. Конечно, окажись у меня тут какой-нибудь наркоз или усыпляющее средство, я мог бы попытаться и сам как-то… облегчить его положение, но…

Китаев на какой-то миг впился взглядом в глаза Германа, однако лицо его осталось прежним: просто взволнованным, просто осунувшимся, просто… во всяком случае, Герман от всей души надеялся, что стоящий за его спиной Стольник ничего особенного не разглядел. Ну, Герман сделал все, что мог, кто может, пусть сделает лучше!

Павел Михайлович осипшим от волнения голосом спросил, как обращаются с заложниками.

– Да нормально, честное слово, – усмехнулся Герман. А интересно, что ожидал услышать Китаев?! – Будут проблемы с вертолетом, как думаете?

– Не должны вроде, – покачал головой начальник колонии, и в эту минуту Стольник, буркнув: «Сеанс связи окончен!» – оттащил Германа от окна, к которому снова придвинули поставленную на попа больничную койку.

Теперь предстоял собственно процесс передачи. Состоял он в следующем: Герману взвалили на плечи бесчувственное, а потому мучительно тяжелое тело, и он медленно, пошатываясь, двинулся к дверям. Рядом шел, держа одну руку в кармане, невозмутимый Саша-Афганец.