Прислуга, разумеется, делала не более того, что было необходимо. Большинство кустарников разрослось, и аллея стала труднопроходимой. Летние ураганы сорвали ветки с деревьев, и они валялись разбросанные по огромной территории, где их никто не убирал. Все заросло высокой травой, и в цветниках среди бурьяна проглядывали, пытаясь самоутвердиться, редкие цветы. Фрэнсис спрашивала себя, замечал ли это Джон, было ли ему это просто безразлично, или он этого вовсе не видел.

Они сидели на плетеных креслах и пили виски. Фрэнсис подозревала, что Джон был рад ее появлению в Дейлвью еще и потому, что у него появилась возможность на полном основании выпить с утра.

Когда они вышли в гостиную, он попытался ее поцеловать, но она отстранилась.

— Не сейчас…

— Почему?

— Просто мне кажется, что это неправильно, — сказала Фрэнсис. Джон рассмеялся, но, видимо, понял, что она испытывает.

— Ты, похоже, недавно ночью потерял над собой контроль, — сказала она, — все рассказывают об этом с ужасом в глазах… Виктория испугалась тебя, а Сара подумала, что ты можешь что-то сделать со своей женой.

— Что за глупости, — возразил Джон и раздраженно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Просто слишком много выпил, только и всего. Я никогда не поднимал на Викторию руку, в течение всех этих двадцати восьми лет. Она очень любит все драматизировать.

— Но ты сломал в библиотеке стул…

— Возможно. Может быть, даже два. Боже мой, когда выпьешь, совершаешь такие вещи, за которые тебе на следующее утро бывает стыдно… Разве не так? Но я никого и пальцем не тронул.

— Ей было тяжело с тобой в последние годы.

— Я знаю. — Джон залпом допил виски и посмотрел внутрь стакана, как будто мог там еще что-то обнаружить. Фрэнсис понимала, что он размышлял, будет ли это неблагоразумным — налить себе еще.

— Я плохо к ней относился, и она это не заслужила, — сказал Джон. — Когда вернулся с войны, у меня все больше и больше возникало чувство того, что я не могу ее выносить. Я стал другим, а она оставалась все такой же — прелестной, с огромными глазами — и считала, что мы можем продолжить нашу совместную жизнь с того места, где остановились. Она ничего не поняла из того, что случилось в мире за эти четыре года.

— Каким образом Виктория могла это сделать? Она сидела здесь, в Дейлвью, и день и ночь задавалась только одним вопросом — почему у нее нет детей. Новости о том, что действительно происходило во Франции, вряд ли доходили сюда.

— Фрэнсис, для Виктории это не самый животрепещущий вопрос. До нее сюда может вообще ничего не доходить, потому что ее ничего не интересует. Кроме моды и светских сплетен — это единственное, в чем она что-то понимает.