— Продолжай в том же духе, — спокойно сказал Петер.

— Тебя это возбуждало, согласись же! Тебя, черт возьми, возбуждало уложить ее где-нибудь и доказать ей, что ты такой потрясающий мужчина!

— Понятно. И почему же тогда я этого не сделал?

— Потому что ты знал, что Фрэнсис вцепится тебе в лицо всеми десятью пальцами, если узнает об этом! Зачем тебе это, Петер? Ты ведь ужасный трус! Ты не осмелишься на самом деле претворить в жизнь свои грязные фантазии!

— Надеюсь, на этом всё?

Его хладнокровие вывело Викторию из себя.

— Признайся! — прошипела она. — Я хочу, чтобы ты признался!

— Не признаюсь, потому что это не так. Но я не хочу больше с тобой об этом спорить. Думай обо мне что хочешь. Может быть, тогда мы сможем закончить разговор.

— Ты останешься здесь!

— Дай мне пройти, Виктория. Я должен идти.

— Добровольно я тебя не пропущу. Но ты ведь можешь меня убить. Вы, немцы, этим печально известны!

— Ты можешь оставить попытки спровоцировать меня, Виктория. Тебе это не удастся.

Фрэнсис тихо подошла ближе. Дверь была приоткрыта таким образом, что защищала ее от взглядов из сарая.

— Ты и представить не можешь, как я мечтаю о том, чтобы мне кто-то помог… — Ее голос был тихим и вымученным. — Моя жизнь такая серая и беспросветная! Как я ненавижу этот дом! Эту проклятую ферму… Эту убогую землю… Неужели мне суждено умереть здесь?

— Виктория, я думаю, тебе сегодня плохо, потому что…

— Потому что? Говори же! Потому что мой бывший муж стал отцом? Потому что его новая жена дала ему то, что не смогла дать я?

— Прекрати же, наконец, из-за этого швырять в саму себя камни! Ты должна, в конце концов, с этим смириться. Ты должна. Иначе просто когда-нибудь потеряешь рассудок!

— Мне нужна помощь, Петер. Если ты…

— Я не могу стать для тебя тем, кого ты ждешь. Извини.

— Почему не можешь?