Я опустил револьвер в карман и попытался говорить примирительным тоном.

– А почему вы думаете, что теперь нам нужно спускаться вниз?

Он покосился на мою руку, но, увидев, что в ней нет ничего, кроме фонаря, как будто успокоился.

– По двум причинам… Первая – источники. Древние очевидцы тоже спускались вниз. А другая – это то, что… Если вершина пирамиды находится под вершиной холма, то она должна быть погружена под землю на глубину нескольких этажей.

– Вероятно, – согласился я, потому что тем временем меня стала занимать иная мысль. – Скажите, Петер, – спросил я, – для чего, по-вашему, служат те боковые ходы, мимо которых мы прошли?

Он сдвинул брови и поднял палец.

– Вы чувствуете воздух?

– Я – нет.

– Я бы сказал, что здесь есть воздух, точнее говоря, – кислород. И бьюсь об заклад, что ему не три тысячи лет.

– Значит, их сделали для вентиляции?

– Очевидно. Они, может быть, ведут в какую-то пещеру. По-видимому, существует возможность и по ним попасть сюда, под землю!

– Значит, к пирамиде можно подойти и по боковому ходу?

– Я более чем уверен. Вот подумайте. Если бы они построили только один вход, то взяли бы на себя большой риск.

– Они?

– Да, они самые. Одно землетрясение – и все прахом! Они обязательно должны были построить и другой вход!

Теперь уже почва у нас под ногами ощутимо пошла под уклон. И спускаясь наощупь по все круче уходившему вниз полу, я, не переставая, размышлял над тем, сколько шансов у людей Джиральдини обнаружить другой вход. Отвлек меня от моих мыслей несколько испуганный голос Миддлтона.

– Смотрите! Туннель закончился!

Мы сбились в кучку, как овцы, потерявшие своего пастыря.

Перед нами в свете фонарей была лишь голая глиняная стена, гладко обработанная, какой ее оставили старательные рабочие три с половиной тысячи лет тому назад.

Силади прислонился к стене и негромко хохотнул.