«Господи! — подумала Верба. — Да ведь это же я, я — его палач. Я пришла, чтобы убить этого человека. Вот почему он так разговорился. Он знал об этом, он ждал смерти и сейчас не бежит, потому что бежать некуда».

«Если Рыжая найдет тебя сама, ты ей все расскажешь». Так сказал Седой. А как сказал Седой, так и будет.

Ничего нельзя изменить. Ничего. Сейчас она убьет его — задушит голыми руками, он еще крепкий мужичок, но ничего, она сможет, она должна. А потом Седой убьет ее. Да. Вот после этого настанет очередь Вербы. И спрятаться будет негде. Ну, например, она выходит из квартиры, а ее расстреливают в упор свои же ребята. Так и будет, так и будет, она уже видела Лешку Ивлева, который лупит в нее из автомата, и пули проходят навылет, в квартиру, и в этой квартире умирают все, даже беременный Верунчик и два ни в чем не повинных лохматых пуделя… Бред!

Дверь внезапно открылась. Это Марина принесла им кофе.

Верба раздавила в пепельнице уже второй окурок и зажмурилась, отгоняя наваждение.

— Значит, у Седого мощнейшая агентурная сеть не только в России и в Италии, но практически по всему миру, — с неопределенной интонацией сказала она.

— Разумеется. У него самая мощная агентурная сеть на планете.

— Мощнее, чем у бывшего СССР? Мощнее, чем у службы ИКС? Он что же, начинал раньше?

— Раньше кого? — не понял Никулин.

Но Верба уже разговаривала сама с собой:

— Как это может быть? Чтобы иметь еще одну такую же мощную сеть, надо же быть вторым Базотти. Может, Седой — это один из братьев Базотти? Может, братьев-то было пятеро? Троих Фернандо убил, а о четвертом — близнеце — просто не знал? «Железная маска-2». Я правильно догадалась?

— Потрясающе! — выдохнул Игнат Андреевич. — Теперь я понимаю, за что Малин так любил Оруэлла. Старик Джордж открыл и описал великую вещь — двоемыслие. Ну не совмещаются в наших идиотских головах какие-то вещи. Ну не совмещаются — и все тут! Какая, к черту, «Железная маска»? Это же совсем другое литературное произведение — доктор Джекил и мистер Хайд!..

Вся ненависть, копившаяся в ней тринадцать лет, была теперь сконцентрирована в одну точку — точку, которую она очень хорошо представляла себе географически. Ей казалось, что силой своей ненависти она пронзает земную толщу от Москвы до Майами-Бич. Весь заряд не растраченной еще злобы был направлен теперь на одного-единственного человека, которого она представила себе так ясно, будто сидел сейчас перед ней не суперагент Грейв, а сам Фернандо Базотти, Дедушка, Седой — собственной персоной…

На полу в большой темной луже лежали почему-то осколки обеих чашек, а первое, что спросила Верба, когда смогла говорить, было: