Аркадий пару секунд помолчал.

– Я умолял ее сходить к доктору и сделать аборт. Тогда аборты были запрещены, но их все равно делали нелегально. Я умолял ее сделать аборт и избавиться от ребенка, как от раковой опухоли. Но она говорила, что никуда не пойдет. Она вся извелась от страха… мне даже казалось, что она сходит с ума. Он узнает, – говорила она. – Он узнает, что я собираюсь сделать, и не даст мне его убить. Уже слишком поздно. Он уже пожирает меня изнутри… я чувствую, как он раздирает меня на части… Так что Рашель взяла свой тонкий изящный стилет, который она иногда носила в ботинке… чтобы вскрывать вены своим случайным любовникам… хотя при желании она обходилась без всяких подручных средств. У нее были острые зубы. Очень острые зубы. Зубы, которые могли дарить наслаждение и боль.

Он опять помолчал.

– Она попыталась вырезать ребенка сама. Я его видел… в ее искромсанном животе… такой сморщенный, весь в крови, мертвый. Совсем еще крошечный, не больше фасолины. Я бы, наверное, его не заметил, если бы она не сжимала его пальцами. Она пыталась вырвать его у себя из тела. Она не хотела умирать с этим ребенком в утробе.

Мысли у Духа путались и сбивались. Такое впечатление, что они носились у него в голове и бились о череп изнутри. Он никак не мог сосредоточиться. Голос у него в голове шептал: Погоди, успокойся. Мне кажется, надо как следует поразмыслить об этих вампирских младенцах-убийцах, которые прогрызают себе путь наружу из материнской утробы. Надо КАК СЛЕДУЕТ поразмыслить. Голос был тихим и слабым, но с каждой секундой он становился все громче.

Наконец Дух почувствовал, что тоже слегка опьянел от хереса. Крепкая оказалась штука… если заставить себя ее выпить и если тебя потом не стошнит. Однако его голос звучал вполне твердо:

– Я не понимаю. Рашель была вашим другом… Тогда почему вы теперь их боитесь?