В прихожей Другичу бросилась в глаза вешалка с крючками на двухметровой высоте.

— Надеюсь, — улыбнулся он, — по части ответов вы не станете брать пример с тех, кого вы исследуете.

— О, нет, я не столь скрытен. Вешайте куртку и вот сюда проходите…

Только на пороге гостиной Другич подобрал название тому месту, куда он попал: кукольный домик для великана. Размер каждой детали интерьера — начиная с мебели и кончая сетевыми разъемами — превышал общепринятые процентов на пятьдесят (не имея под рукой рулетки, Другич сделал эту оценку на глаз). Разница была тем заметней, что комнату заполняли копии тех вещей, размеры которых мы хорошо себе представляем: мебель из каталога «Купи и собери», в баре — бутылки с указанием объема (0.75 и литр), подборка номеров журнала «Nature», не менявшего свой формат последние сто — двести лет, ракетка для пинг-понга, кристаллозаписи, — и так далее вплоть до мелочей вроде упомянутых уже электрических разъемов и соединений. Аудио — и видеоаппаратуру выпускают, конечно, разных размеров, но как выглядит пульт к стереоэкранам «Филипс», Другич знал точно, поскольку в его доме находилось два экрана этой фирмы.

Решив, что желаемый эффект достигнут, Эйтвед предложил присесть.

— Если бы не это, — Другич достал из-под дивана полусотенную банкноту, — я бы подумал, что уменьшился в росте.

— Второй день ищу! — обрадовался находке Эйтвед. Спрыгнув с кресла, он подошел к Другичу и забрал банкноту. — Вообще-то я слежу за тем, чтобы в комнате находились только соразмерные вещи, но иногда случаются проколы. Насколько все неустойчиво в этом мире! Каких-то пятьдесят интермарок способны разрушить впечатление, на создание которого ушло… нет, не буду говорить сколько. Пусть меня считают эксцентричным, но не умалишенным. Кстати, я восхищен тем, как вы подтвердили, что вы детектив. Какие же у вас ко мне вопросы?

— Зачем вся эта… — Другич обвел взглядом комнату, — мистификация?

— Вы ошибаетесь, это не мистификация. Это мой маленький камешек в огород сторонников антропного принципа.

Давным-давно Другич прочитал в одной книге, что все философские проблемы происходят от неумения пользоваться словами. «И буквами», — додумал он сам, рассматривая под разными углами буквосочетание «экспликация». Мысль — не столько вычитанная, сколько собственная — произвела на него такое впечатление, что он навсегда утратил интерес к философии.

Он кивнул Эйтведу, — мол, все понятно, переходим к следующему вопросу, но тот был настроен довести объяснение до конца:

— Нет, я вижу, что вы не поняли. Что утверждает антропный принцип? Что физические константы таковы, каковы они есть, потому что будь они другими, то и думать над ними было бы некому, человек попросту не появился бы на свет. Это то же самое, что утверждал Пратагор: человек является мерой всех вещей. Всех! Не только своей одежды, но и элементарных частиц, полей и даже вакуума. Считается, что антропоцентризм возвышает человека, отводит ему особую роль, а именно, роль уравнения, которое связывает физические константы. Дабы показать абсурдность этой точки зрения, я создал небольшую вселенную, где человек не является мерой вещей, и, тем не менее, я в ней существую.