Это был «Дон Кихот».

Снились ему и другие сны, однако они были бессвязными и какими-то размытыми. Несколько раз он видел самого себя, лежащего на больничной койке, в окружении разных людей. Иногда среди них он видел Катерину, иногда — Иверсена и Ремера, или же возле его кровати стояли совсем незнакомые ему люди. В одном из снов он нырял под воду без специального снаряжения. По мере погружения вода все сильнее стискивала его голову, и ему казалось, что еще немного, и череп его треснет. В конце концов он потерял сознание и камнем пошел ко дну.

Очнувшись, Йон обнаружил, что действительно лежит на больничной кровати. Он чувствовал нестерпимую жажду, язык был шероховатым и казался гораздо крупнее, чем обычно. Повернув голову, Йон увидел небольшой стол, на котором стоял стакан с водой. Йон хотел было протянуть к нему руку, но не смог: оказалось, что он крепко связан. Оба запястья были туго притянуты ремнями к металлической раме кровати.

Йон в отчаянии посмотрел на свои путы, как будто надеялся усилием воли освободиться от них, но ремни были надежно застегнуты, и, сколько бы он ни дергался, ослабить их он не смог. Взгляд его скользнул вверх по правой руке и остановился на локтевой впадине. В ней отчетливо видны были пять следов от инъекций. Посмотрев на левую руку, Йон насчитал еще семь таких следов.

Сколько же времени он был без сознания?

Он ощущал себя одновременно отдохнувшим и разбитым; опустив подбородок и коснувшись им груди, он почувствовал, что чисто выбрит.

Помещение, в котором он находился, не наводило ни на какие мысли, поскольку в нем ничего не было, кроме кровати и столика. В комнате могли бы поместиться по крайней мере еще три кровати, однако вокруг себя Йон видел лишь белые стены, которые в сочетании с красноватым мраморным полом лишь подчеркивали ощущение пустоты. Дальнее от кровати окно прикрывала белая занавеска, сквозь которую пробивались лучи яркого солнца. Несмотря на то что окно было распахнуто настежь, а Йона прикрывала лишь тонкая белая простыня, ему было на удивление тепло, даже жарко.

В помещении была одна дверь, кровать стояла перпендикулярно ей. Дверной глазок строго взирал на Йона; ручка с внутренней стороны отсутствовала, а сама дверь, судя по заклепкам, была металлической.

В какой-то момент Йону показалось, что он помещен в психиатрическую клинику, и все события последних недель — не более чем галлюцинации. Это было бы, по крайней мере, правдоподобнее того, что ему пришлось испытать наяву. Однако все эти мысли сразу исчезли, как только дверь открылась и в комнату вошел Ремер.