Антонио поднял с булыжного пола небольшой гладкий камешек с красивыми темно-зелеными прожилками и принялся подкидывать его на ладони. На пятый раз камешек резко изменил траекторию и улетел в темноту.

— Что-то Добрыни давно нет, — сказал Бурик. — Странно.

— Ага… а еще странно, что здесь совсем не холодно. Будто где-то печку топят.

— Кто знает… Но откуда-то идет теплый воздух, я тоже чувствую.

— Интересно, где сейчас Добрыня?

— Я сам волнуюсь, — ответил Бурик. — Ему бы сейчас помогла нить Ариадны… Знаешь, клубок такой, его можно привязать…

— Знаю, конечно! Я читал много античных мифов — на них очень удобно писать музыку…

— А-а, понятно. Кому что… — последнее было добавлено по-русски, поэтому не вызвало у Антонио лишних вопросов.

Добрыне не везло. То и дело под ногами попадались острые камни — они неприятно давили на ступни даже через любимые «боевые» кроссовки. Батарейки в фонарике заметно подсели, и полоса света впереди была уже не такой яркой, как хотелось бы. Отыскав под ногами обломок древнего кирпича, Добрыня старался по возможности отмечать свой путь, выводя по неровным шершавым стенам крестики, нолики, «здесь был Добрыня», «Magister FUCK!» и указывающие направление стрелки с кривыми подписями «Туда!».

«Конечно, — ворчливо думал Добрыня, — у него теперь новый друг. Не то что я… Итальянец, музыкант, весь такой из себя культурный… Аж противно».

Коридор, по которому он двигался, напоминал огромную трубу, когда-то обложенную кирпичной кладкой изнутри. Столетия назад могучий поток наполнял ее, но сейчас в складках камней, устилающих пол, не было даже ручейка. Вспомнив о воде, Добрыня понял, что давно не прикладывался к пластиковой бутылке с минералкой, заботливо положенной Джузеппе в каждый рюкзачок. Сделав несколько глотков, Добрыня завинтил пробку и пошел дальше, напевая старинную песенку про «Ничего на свете лучше нету…»

За очередным поворотом Добрыня остановился. Куда идти дальше? Коридор впереди неожиданно раздвоился. Из левого ответвления тянуло теплым воздухом, и Добрыня здраво рассудил, что туда соваться не стоит — еще неизвестно, отчего там так тепло. Начертив на стене, разделяющей входы в тоннели, жирный крест и подрисовав под ним стрелку, он пошел в правый тоннель, предварительно туда посветив.

Мысли в голове продолжали роиться вокруг одной идеи, что вот уже несколько дней не давала Добрыне покоя. «Теперь они только по-итальянски трепаться будут, — думал он. — А я и не пойму ни фига. Нет, Бурик, конечно, переведет, но что это за общение такое? Через переводчика… Этого Антонио, конечно, жалко — оказаться в чужом времени, ничего не помнить, без мамы, без друзей… Стоп! — Добрыня действительно остановился от этой своей мысли. — Почему это без друзей? А Бурик? А я?». Добрыня посветил под ноги и направился вперед. «Может, я не прав, что так думаю? И Бурик не бросит меня ради Антонио?» Как же хотелось оказаться неправым!