Мы сели за круглый стол из как бы светящейся изнутри карельской березы, я вытаскиваю диктофон, и начинаем беседу. Только сейчас я поняла, что в результате своих переодеваний стала похожа на не очень дорогую проститутку.

Петерсон выглядел уставшим. Под глазами темные круги, лицо бледное, постаревшее. На фотографиях он заметно моложе и симпатичнее. Он нервно теребил в руках маленькую бронзовую статуэтку и сразу перешел в наступление.

— Только договоримся сразу — никаких разговоров про тюрьму, следствие и тому подобное. Мне уже все это так надоело, что я устал от подобных вопросов. О чем угодно, только не об этом. Включайте свою машинку.

Я включила диктофон.

— Владимир Андреевич, несколько слов о себе: в какой семье вы росли, где учились, как формировалась ваша творческая карьера?

— Родился я Москве. Жили мы тогда в Большом Харитоньевском переулке, и жили бедно и крайне тяжело, без отца, двое детей и мать, которая одна кормила нашу семью. Мать работала учительницей в средней школе. В общем, стыдно мне стало сидеть у нее на шее, и пошел я в шестнадцать лет работать, и устроился лаборантом в Геолого-разведочный институт. Помню беспредельно длинные коридоры без окон с одними дверьми и бесконечные шкафы с камнями. Самая тяжелая работа была — перетаскивать с места на место ящики с геологическими образцами. А потом я плелся домой и думал лишь об одном: спать, спать и только спать. Ни рисовать, ни лепить не было никакой возможности — пальцы ничего не чувствовали. И только в выходные дни я садился за станок: готовился поступать в Мухинское училище. Я и не думал тогда, что стану известным скульптором, а боялся только одного — что так всю жизнь и буду перетаскивать ящики с камнями. Потом меня взял один художник делать лепнину для рам под его картины. Все шло постепенно, но не лепить я уже не мог.

— А кто ваш учитель в искусстве? — задаю я очередной стандартный вопрос. — Кого вы считаете наиболее значительным?

— Когда в первый раз я попал в Русский музей в Ленинграде и увидел там работы Шубина, Венецианова, Брюллова, то пришел в восторг. С тех пор для меня великими художниками были, остаются и навсегда останутся те, кто отличался блистательным мастерством и чувством души. Я за искусство, которое, по возможности, как говорил Леонардо да Винчи, приближено к природе, и чем духовнее это искусство, чем больше в нем живой души, тем дольше оно будет жить в этом мире.

— Какую из сделанных вами скульптур вы считаете самым удачным своим творением и почему?

— Не знаю, мне все они по-своему дороги и важны.