— В этом-то все и дело, приятель. Она не видит так, как видим мы. Все люди для нее одинаковые. Ей требовалось какое-нибудь напоминание обо мне, что-то особенное, такое, чтобы хранило в себе часть меня.

— И что это было?

— Браслет. Его дала мне моя мать, когда я покидал Мирадин. — Похоже, воспоминания о тех днях были ему неприятны, и потому он воздержался от дальнейших разъяснений. — Я бросил его в пустоту, и когда браслет вернулся ко мне, он звучал ее песней, напевал ее с утра до заката. Это то, что нас связывало. Она была прекрасна и преданна, ее любовь ко мне была беспредельной, как черное море, в котором она купалась. Но она была ревнивой любовницей и быстро приходила в ярость. Мой дар соединял нас. — Он печально улыбнулся. — Без него она очень, очень сильно расстроилась бы.

Прежде я считал, что Адлвейд отказался расстаться со своей безделушкой лишь из раздутого выше меры тщеславия. Этим могла объясняться и склонность Брайтфеллоу к украшениям, ведь даже дурной вкус обеспечивал достижение того же самого результата.

— Эти… существа, — продолжил я, — вы можете вызывать их, но они не могут оставаться здесь?

— Она была совершенна, не испорчена грязью нашей действительности. Только сила моей любви помогала ей пересечь границу нашего мира.

Объяснение согласовывалось с тем, что я видел, создание Адлвейда рассеялось, выполнив свою миссию.

— Вместе с вами в Академии учился еще один — Брайтфеллоу, Джонатан Брайтфеллоу.

Кадамост поскреб грязным пальцем ссохшуюся кожу на своем черепе.

— Да, я его помню. Он был на несколько лет старше всех нас, приехал из какой-то жалкой провинции на севере.

— Что еще вы о нем помните?

— Он был с характером. Таскался тогда за бабешкой, один из ребят что-то сказал про нее, и он вышел из себя, размозжил ему башку о стену, никто и сделать ничего не успел, — Кадамост пытался изо всех сил вытряхнуть разум из отупения, простейший акт воспоминаний стал для него марафонским забегом на скорость. — Брайтфеллоу не отличался по части таланта, быть может, потому, что поздно начал учиться, только он был умен, умнее, чем кажется, умнее, чем он показывал.

— И он тоже участвовал в операции «Вторжение».

— О да, он участвовал в ней. Большинство из нас участвовали в этом. Любой, у кого было хоть немного ума и умений, понимал, к чему это ведет и чего можно ждать. Чтобы увидеть, что получается, когда открываешь клеть, заглянуть в глубину, в самую глубь, увидеть ничто, из чего образуется все. И наше дело не имело отношения к Войне, это мы позволяли им так думать, но на самом деле — вообще никакого отношения. Они были богинями, они хотели взглянуть на нас, говорить с нами, прикасаться к нам и любить.