Дворецкий Беконфилда неподвижно распростерся у двери, голова запрокинута назад так, как не смог бы повторить ни один акробат. Смерть казалась чрезмерным наказанием за его надменность и неприятный нрав, хотя мало кто из нас получает то, что заслуживает. Переступив через тело, я вышел в снег.

Я направлялся к передним воротам имения, когда понял, что звон в ушах стих — не совсем, но настолько, чтобы развеять мои подозрения на потерю слуха. Я не оглох, и мне хотелось броситься в снег и зарыдать, вознося благодарности Перворожденному за мое спасение. Но я продолжал ковылять вперед, несмотря на мороз. Когда на тропе впереди меня показались огни, я перелез через живую изгородь и поспешил, насколько это было возможно для изможденного человека, незаметно вернуться в трактир.

47

47

Я пробрался в трактир, стараясь произвести как можно меньше шума. Мне требовалось время, чтобы подумать, разобраться, где в своих рассуждениях я допустил ошибку. Так или иначе, Воробей исчез, и оттого, что Веселый Клинок не похищал его, мальчику было ничуть не легче. Поднявшись к себе, я схватил пузырек амброзии из своих запасов и приставил его к ноздре. Слух медленно возвращался ко мне, и после первого глубокого вдоха я не мог разобрать ничего, кроме биения своего сердца, ускоренного действием наркотических паров.

Письмо Гренвальда по-прежнему ждало меня на туалетном столике. Я распечатал конверт и развернул послание онемелыми пальцами. Спеша найти подтверждение растущим во мне опасениям, я порезал большой палец о край письма. Красное пятно расплылось по поверхности белого листа пергамента.

Верхняя половина документа полностью совпадала с тем, что я забрал из руки Криспина, но нижняя половина была невредима, в списке значились имена всех магов, вовлеченных в операцию «Вторжение». Я узнал мага Брайтфеллоу и Кадамоста.

И я узнал еще одно имя, в самом низу, в той части списка, которой не было у меня в прошлый раз.

Я стянул рубаху через голову, затем вытащил со дна своей сумки бритву и раскрыл ее. Вся тяжесть моих прегрешений легла мне на плечи, и, поддавшись на мгновение собственной слабости, я задумался, где полоснуть себя лезвием бритвы для большей надежности. Как только сознание вернулось ко мне, я, жмурясь от боли, сделал неглубокий надрез под сапфиром в своем плече.

Через пять минут я уже мчался по Низкому городу, истекая кровью под наспех наложенной повязкой из куска материи, что я оторвал от своей нижней рубахи.

Я молился разом всем Дэвам, надеясь, что еще есть время остановить этот ужас.