Пока они беседовали, Селестина переменилась — казалось, болезнь отступила, в светло-карих глазах светилась гордость. Голос обрел силу и уверенность.
— Габриэлла будет очень гордиться вами, — продолжала Селестина. — Но я буду гордиться еще больше. С первой минуты вашего прибытия я знала, что вы станете выдающимся ангелологом. Когда мы с вашей бабушкой были студентками в Париже, мы могли точно угадать, кто из наших сокурсников преуспеет, а кто нет. Это похоже на шестое чувство — способность обнаружить новый талант.
— В таком случае надеюсь, что не разочарую вас, сестра.
— Просто удивительно, как вы похожи. Глаза, губы, походка, осанка. Похожи до невозможности, как близнецы. Я буду молиться, чтобы ангелология увлекла вас так же, как Габриэллу.
Эванджелине ужасно хотелось узнать, что произошло между Селестиной и Габриэллой, но Селестина опередила.
— Скажите мне напоследок — кто ваш дед?
Голос ее дрогнул.
— Вы действительно внучка доктора Рафаэля Валко?
— Не знаю, — ответила Эванджелина. — Отец никогда не говорил об этом.
На лицо Селестины набежала тень, но очень быстро рассеялась, сменившись беспокойством.
— Вам пора идти, — сказала она. — Будет непросто выбраться отсюда.
Эванджелина снова хотела встать позади инвалидной коляски, но, к ее удивлению, Селестина притянула ее к себе и обняла, потом шепнула на ухо:
— Скажите бабушке, что я прощаю ее. Скажите, я понимаю — тогда не было выбора. Мы делали все необходимое, чтобы выжить. Скажите, она не виновата в том, что случилось с доктором Серафиной, и, пожалуйста, скажите, что все прощено.
Эванджелина тоже обняла Селестину, чувствуя, какой худой и слабой была старуха под просторной одеждой.
Подхватив тяжелый футляр, Эванджелина повесила кожаный ремень через плечо и повезла Селестину обратно к лифту по длинным коридорам. Как только они оказались на четвертом этаже, ее движения стали быстрыми и осторожными. Она чувствовала, что Сент-Роуз отодвигается от нее в неведомые дали. Никогда больше она не проснется в четыре сорок пять утра и не поспешит по темным коридорам на молитву. Эванджелина не могла себе представить, что полюбит другое место так, как любила монастырь, и все же внезапно ей показалось неизбежным то, что она его покидает.
Оттерли припарковала «ягуар» в перелеске позади монастыря, спрятав машину среди сосен и елей. Заглушив двигатель, она вышла на заснеженную землю. Ключи зажигания остались в замке. Персиваль не мог участвовать ни в каких событиях, требующих физических усилий, поэтому ему лучше оставаться подальше. Не сказав ему ни слова, Оттерли закрыла дверцу машины и быстро пошла по обледеневшей тропинке к монастырю.