Его душевные муки Лазаря не трогали. Напротив – он был категорически убеждён, что оказывает парню услугу. Конечно же, это была игра в любовь, ничего больше. Когда в отношениях новоиспечённых Ромео и Джульетт исчезает остринка новизны, желание испытать на себе всю палитру любовных переживаний, включая холодные тона, обостряется. Тогда Ромео и Джульетты принимаются искусственно создавать себе условия для проблем, а, преуспев в этом, с упоением малолетних детей, дорвавшихся до любимой игрушки, кидаются в разборки. При этом оба испытывают вполне натуральные побочные эффекты – они ругаются, плачут и страдают (что очень положительно сказывается на доходах сотовых операторов). Потом неизбежно мирятся, но лишь затем, чтобы вскоре зайти на новый круг.
Они играют друг с другом и не понимают этого. Не понимают, что рано или поздно любая игра закончится. Каким будет конец, напрямую зависит от того, как скоро закончится игра. У одних она заканчивается вовремя, у других – раз и навсегда. Что касается Ника, его игра в любовь только начиналась. С одной стороны это играло на руку Лазарю, с другой – Ведущему Игры тоже.
Пока Дарения металась в немой ярости по гостиной, Сенс вкратце пересказал события вечера. Он начал с момента, когда они с Матвеем «совершенно случайно» оказались за соседним столиком того же ресторана, что выбрал Ник – уже навеселе и без подружек. Надо отдать Сенсу должное: свою роль он отработал на пять с плюсом. Матвей тоже не подкачал, хотя и отказывался поначалу принимать участие в этом, как он выразился, «скетч-шоу Монти Пайтона». Даре оставалось подыгрывать, скрипя зубами от злости, неизвестно кому адресованной – Ведущему, Лазарю, самой себе за то, что согласилась на это, вместо того, чтобы послать всех куда подальше.
До сегодняшнего вечера Ник пребывал в святой уверенности, что Дара приходится Сенсу не более чем хорошим другом. После первого «медляка», на который Сенс пригласил её ещё до того, как на столик подали аперитив, от былой уверенности не осталось и следа.
– Облапал меня, как скульптор скульптуру!
Дара стояла посреди комнаты и взирала на Сенса с таким выражением, будто именно он был инициатором сего непотребства. Под гнётом её взгляда Сенс съёжился и смиренно потупился, словно и сам в это верил.
Вся соль заключалась в том, что Дара не должна была оказывать сопротивления. Всё, что от неё требовалось – хохотать, как умалишённая, при каждой удачной попытке ущипнуть её за ягодицу. На этом моменте настоял Лазарь, и, кажется, именно это выводило её из себя больше всего.