Не могу сказать, бывал ли Куц в наших краях, и бегал ли он когда-нибудь вдоль проспекта Петрофабриченского, но я готов присягнуть, что не видел его никогда ни ДО этой встречи, ни ПОСЛЕ неё! И я не припомню случая, когда бы в это время улица была столь же пустынной. И трусов, когда такой фасон был в моде, из такой ткани не шили – не было тогда такой ткани!

Не знаю, что ощутили стражники во время первой встречи с тенью отца Гамлета, но я, похоже, описал свою встречу с тенью Владимира Куца или мираж, но настолько реальный, что до сих пор у меня перед глазами красивый бег в греческом стиле, а в ушах стоят эти завораживающие своей ритмичностью звуки: «шлёп-ш-ш… шлёп-ш-ш… шлёп-ш-ш…»

В вестибюль я вошел минут на десять позже обычного. С зонтика текло не только у меня, а потому не удивительно, что в лифте на полу стояла не просыхающая лужа. Я немного припаздывал из-за странной уличной встречи (давно минули те времена, когда я стремился оказаться первым и успеть что-то сделать до прихода шефа, чтобы порадовать его новостью), так что лифт уже был относительно свободным. И я, пристраивая зонтик так, чтобы стекающая с него струйка не затекла в ботинок, поискал глазами какой-нибудь крючок. Крючка я, естественно, не обнаружил, а нашел… свеженацарапанное на дверях изображение свастики.

Нет, это «не повергло меня в шок» – изломанный крест «сакрального символа» в последнее время все чаще встречается на стенах и заборах. Правда, рисующие его редко догадываются об исторических корнях этого семиотического изображения (они и слов-то таких – «сакральный», «семиотический» – как правило, не знают). Для них он именно свастика, в смысле «Бей жидов, спасай Руссию!». Но одно дело увидеть свастику на заборе стройки, где ночью не встретишь ни души и возможность «самовыразиться» легко осуществима, а другое – в лифте солидного учреждения, где на каждом этаже пост охраны.

На вахте сидел круглолицый Борис. Судя по его виду, прошедшей ночью он вряд ли воспользовался по назначению – тяжелая сонливость делала его хмурым и неприветливым. Я понимал это, но все-таки спросил:

– Вы видели свастику в лифте?

Лицо Бориса чуть оживилось, и он ответил:

– А, и вы заметили! Мне уже четверо об этом сказали…

Я остановился. «Их бин хотеть, геноссе официрен…». Короче, хотелось понять – что же сказали эти «четверо» и что собирается делать охрана? Но просто так разговорить Бориса было нельзя – он явно «клевал носом» и был бы рад как можно скорее закончить разговор. Увидев, что я все ещё стою, Борис с досадой сказал:

– И что вы все так всполошились? Ну, балуются какие-то мальчишки курьеры, надоело им «х..» писать, да и не реагируют уже на «х..», вот и перешли на новенькое… И радуются, небось, что их художества заметили.