– Пел! – сразу согласился я, – но пел во время делового ужина! А порядок проведения таких мероприятий регулируется другим Указом, вам, вероятно, неизвестным, с грифом «Для служебного пользования». Вы в каком звании?

Дама смутилась и ответила негромко:

Полициянын уссат ерли векили…

Я продолжал наступать:

– А по-русски?

Она произнесла почти шепотом:

– Мастер-представитель местной полиции…

Я торжествовал:

– Ну, конечно! Я просто не обратил внимания на ваш берет цвета блохи в родильной горячке … А Указ о регламенте делового ужина известен чинам не ниже полковника… Так что вам следует или извиниться перед нами за нарушение сообразного течения нашего мероприятия, или я сообщу о вашем промахе куда следует, и вы в наказание поедете охранять фисташковый лесхоз Бадхызского заповедника!

Дама нервно икнула и залепетала «Извините, граждане Емель… Емуль…». Тут испуганная гримаса исказила ее лицо и она, неловко развернувшись через правое плечо, хорошим строевым шагом пошла прочь и исчезла за занавеской.

Владимир Иванович с изумлением смотрел то на меня, то в сторону занавески. Я не стал его мучить:

– Успокойтесь, Владимир Иванович! Я просто увидел, что на бумаге у нашей «Ерли векили» нарисована гридеперливая октограмма с пятиглавым орлом цвета последнего вздоха жако!

– Ах, вот оно что! – облегченно выдохнул Владимир Иванович. – Он уже и в тульской глубинке нарисовался! Да, юркий папашка оказался, пронырливый даже… Ну, тогда, еще по одной – «на посошок» – и в гостиницу, спать «по полной программе»!

Увидев, как удалилась от нашего столика «Ерли векили», официанты оставили всякие сомнения и принялись обслуживать нас серьезно. Один уже подносил спичку к погасшему во время нашего с ней разговора окурку «Беломора», который я автоматически сунул в рот, не заметив, что он давно холодный, другой подлетел, звеня фисташковым стеклом и выставляя у приборов чистые рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы, из которых так хорошо пьется нарзан. Официант ловко открыл бутылку и в бокал как фонтан, вырывавшийся из щели в лавовом наплыве, ударила шипящая струя…

Когда эта официантская суета утихла, мы выпили «ещё по одной». Мир снова как-то неуловимо странно изменился. Мы закурили. Поплыли клубы и струйки дыма цвета паука, замышляющего преступление. И – странное ощущение! – лицо Ктолина приобрело точно то же выражение, которое запомнилось мне по плакатику, увиденному однажды в курилке радиостанции «Эхо Мошквы» – Билл Гейтс улыбается и курит «косячок». «Беломор-канал» с шампанским – вот причина дыр в виндах», – было приписано на плакатике чьей-то рукой.