Значит, сыщики всё же не ошиблись. Значит, он, Николай Гордеев, и есть монстр! Только не сознательная часть его, Гордеева, а некое Альтер-эго, каким-то образом блуждавшее само по себе – но ведь его же, его!.. Всё злое, паскудное, вся дрянь, какая есть в гордеевской душе – всё это собралось, облеклось в плоть, вышло в мир, чтоб творить смерть и обмануло всех: милицию, клан Пинского, и клан «Стражей», и самого Николая…

И вот теперь валяется дохлое. Только от этого не легче.

И ничего уже не исправишь.

Но так не должно быть!!!

Гордеев схватился за голову. Сидел так. Мыслей не было никаких. Пустота – внутри, снаружи, во всем мире пустота.

И в этой пустоте за спиной Николая раздался тихий смех.

Николай сперва не услышал его. Затем почудилось, что слышит, но не поверил. Откуда?.. И лишь потом понял, что не чудится.

Он резко крутанулся.

Перед взором мелькнули подъезд, квартира – та самая, где он смотрел в спину неизвестного, потом сгоревший дом в пригороде… а потом… потом Николай увидал недавний для него дом – Адмиралтейская, четыре!

И с земли поднимался человек. Мертвец, который больше не был мертвецом. И не Николаем Гордеевым. Он поднимался, смеясь.

Это был он, тот самый светловолосый и улыбчивый его клиент, чьё лицо показалось тогда знакомым.

И с поразительной яркостью память Гордеева вырвала из прошлого:

первое – как он пошёл погулять и у газетного киоска столкнулся с парнем в спортивной куртке

второе! – как молодой мужчина на троллейбусной остановке попросил сигарету

и третье! – переезд на Адмиралтейскую

И вот четвёртое.

Четвёртая встреча! – громыхнуло в голове. Слова Ивана Еремеева.

Четвёртая! Всё сбылось.

– Вспомнил? – весело рассмеялся парень. – Вспомнил, вижу… Ну, здравствуй, родной.

– Конь педальный тебе родной, – возмутился Николай.