Тот снова засмеялся, так же добродушно.

– Ну, извини, извини, прибавил немного. Не родной, двоюродный.

Николай так и выпучился:

– Чего?..

– Того! – слегка передразнил блондин. – Здравствуй, кузен – если тебе так больше нравится.

И, видя, что родственничек обалдел, пояснил:

– Дядька-то твой, Миша, того… блудил по молодости лет. Зачать-то зачал, да начать не начал. Начать воспитывать сына, я имею в виду. Меня, то есть.

Гордеев только сглотнул судорожно.

– То… – не сразу выговорил он, – то есть как?

– Вот так, – с удовольствием молвил «кузен». – Он, видишь ли, считал почему-то, что у него не может быть детей. Потому всю силу свою решил передать тебе – единственному своему племяннику.

– Ка… – опять не вышло с первого раза у Николая. – Какую силу?

– О-о, – насмешливо протянул визави. Глаза сузились. – Ты, видно, главного-то и не понял…

И умолк. Коля тоже молчал. Говорить не хотелось. Даже плечами пожать. Даже взглядом ответить ЭТОМУ не хотелось.

А тот улыбнулся. Что-то недоброе сверкнуло в этой улыбке.

– Не понял, не понял, Колян… Ну да ладно, я объясню.

Вновь пауза. Но краткая – секунды три. Кузен заговорил:

– Дядя твой, а мой папенька, Михаил Евграфович Гордеев, был таким супером, что всем этим, – голос изменило презрением, – всем этим клоунам до него… как могилам до Эвереста. Собственно… они тебе, поди, пели песни о богах, или там дэвах? Было такое?

– Да, – вынужден был буркнуть Коля. – Пинский говорил.

– А, Пинский… Ну, слышал звон, да не знает, где он. Так вот, Колян: почтенный предок наш человеком не был. Вернее, только человеком. На одном из своих уровней он, конечно так и был – часовщик, который жил, никем не замечаем. И ещё жил бы поживал, если бы…

Он запнулся и прервал сам себя: