— Я тут как на иголках! — пожаловался он и выставил на журнальный столик потертый кожаный саквояж. — То деньги пересчитываю, то телефонную линию проверяю.
— Все будет хорошо, — пообещал я и протянул руку. — Вы позволите?
— Разумеется! — разрешил Томас.
Я расстегнул тугой замок, раскрыл саквояж и заглянул в его набитое пухлыми пачками купюр нутро.
— А это что такое? — заметил вдруг небольшую сафьяновую коробочку.
— Не знаю, на кой черт им это сдалось, — неожиданно крепко выругался в ответ Соркин. — Отец непонятно зачем хранил, теперь бандиты требуют…
Заранее предчувствуя неладное, я открыл коробочку и уставился на аккуратно оправленный серебром обломок хрустального шара. Судорожно хлопнул себя по внутреннему карману, но нет — мой осколок был на месте.
Что за напасть?
— Не знаете, что это такое? — облизнул я враз пересохшие губы.
— Нет, — односложно ответил Томас и отправился на кухню. — Мне надо выпить таблетки, — пояснил он.
Я осторожно прикоснулся к лежавшей на сафьяне безделушке, взял, посмотрел на просвет. На первый взгляд — обычный хрусталь, ничего особенного.
Так из-за чего тогда весь сыр-бор?
Неужто это одна из находок археологической экспедиции, один из экспонатов выставки, похищенный моим отцом?
Но в чем его ценность? Кому могло понадобиться это старье?!
Я достал из кармана собственный обломок и попытался сложить его с куском Соркина. Крутил так и эдак, а потом грани вдруг совпали, и у меня в руке оказалась примерно треть шарика, общим размером не превышающего мячик для пинг-понга.
Это две части единого целого — сомнений быть не может, — но чего именно? Кому мог понадобиться выточенный из хрусталя шар? И зачем его разломали?
Вопрос.
Разъединив обломки, я убрал один кусок в коробочку, второй сунул в карман пиджака и отошел к окну. Постоял, глядя на город с высоты птичьего полета, попытался собраться с мыслями, но ничего путного в голову не приходило.
Сплошные вопросы, а ответов — ни одного.
— Не звонили еще? — вернулся в гостиную Томас Соркин, успевший сменить домашнюю рубаху и брюки на деловой костюм.