— Вижу, что ты упрямый. — Мищук снова глотнул самогонки. Закуской было нюхание подмышки. — Ну ладно. Раз ты считаешь, что я — это ты, то, возможно, подобный разговор с собственным «альтер эго»[97] даст какой-то положительный результат?

— Возможно.

— А возможно, — теперь Мищук явно передразнивал Сташевского, — тебе помогла бы встреча с кем-нибудь другим? — Он указал на мужчину, приближающегося по идеально убранной дорожке среди клумб.

Сташевский инстинктивно поднялся. Когда подошедший подал ему руку, он крепко ее пожал. Пожилой, культурный господин с легкой сединой в волосах вежливо представился:

— Альберт Грюневальд.

Сташевский чувствовал прикосновение его ладони. Слегка вспотевшей, слегка прохладной. Он слышал дыхание мужчины и запах классического, старомодного лосьона после бритья.

— Нет, нет, нет… Все это не так. Я видел ваши фотографии в документах, знаю о вас все. Отсюда и эти галлюцинации.

Довоенный офицер крипо слегка кивнул.

— Вы уверены?

— Вы прекрасно говорите по-польски, герр Грюневальд. Во всяком случае, для немецкого офицера.

— Было время обучиться. — Грюневальд вынул серебряный портсигар с дарственной гравировкой. В специальном отделении даже были мундштуки для сигарет без фильтра. Зажигалка времен Первой мировой в виде патрона, роговые очки… Боже! Сегодня уже никто не знает, что такое роговая оправа. — Вы почему такой напряженный? Неужто вновь то же самое следствие без подозреваемых, благодаря которому мы попрощались с жизнью?

— Именно вы убедили меня в том, что я разговариваю сам с собой. Вас здесь не должно быть.

— Почему же?

— Вы так никогда и не дошли до монастыря. Вас застрелили на улице Лацярской. На Альтбузерштрассе.

Грюневальд присел к ним на лавочку.

— А не направляет ли это вас по новому следу в этом деле?

— Действительно. — Сташевский инстинктивно потер подбородок. — В мозгу открылась новая дверка.

Он спрятал лицо в ладонях. Ну как он мог не подумать об этом? Почему так долго блуждал вслепую?

— У вас уже есть подозреваемый? — поинтересовался Грюневальд.

— Да. Есть.