– Вот именно! Они уже отыскали самый темный уголок наших душ и вытащили оттуда величайшие грехи. Они уже раздели нас догола и заставили взглянуть в лицо худшим сторонам наших «я». В лицо друг другу. Больше им ничего не сделать.

Он смотрел на свои трясущиеся руки, поворачивая их снова и снова. Широкие ладони и длинные прямые пальцы. У него красивые руки.

– Пожалуйста, Лаон, – упорствовала я. – Посмотри на меня, брат.

Он повернулся ко мне.

Несмотря на мятущиеся мысли, его голубые глаза оставались спокойными озерами, и я увидела в них себя. Должно быть, он тоже видел себя в моих. Двойное отражение, как в поэзии метафизиков. Тогда я попыталась поверить, что я такая же разумная и стойкая, какой он меня видит, и захотела, чтобы он тоже видел себя моими глазами. Мне нужна была такая сила и такая мудрость.

Свеча замерцала, и наши отражения тоже.

Лаон отвел взгляд.

Я глубоко вздохнула и собралась с духом:

– Что еще они могут нам сделать? Чем еще могут нас соблазнить?

Он протяжно, глухо засмеялся и покачал головой. Вытер слезы с глаз, смахнул влагу с моих и ответил:

– Ничего, сестра. Им больше ничего не сделать.

– Нам не нужно возвращаться, – я коснулась его плеча.

Он положил свою ладонь поверх моей.

– Искупление еще впереди, брат.

– Но я не знаю, как раскаяться, сестра.

– Лаон…

– Я просто… я знаю, что мы сделали, кровь от крови моей и плоть от плоти моей. – Он снова засмеялся, качая головой. Его рука сжала мою, и я не хотела, чтобы он меня отпускал. – Для искупления нужно покаяние.

– Мы станем учить друг друга, – сказала я. – Есть мир, который до сих пор глух к слову Божьему, скрыт от Его глаз и изгнан от Его любви. Это, по словам Элизабет Клей, ад, в который никто не сходил.

– Какой прок фейри от Бога?

– У них есть души, Лаон. Мы же столько читали. По материнской линии, по праву творения. У них не может быть человеческих душ, поскольку они не произошли от Адама – или Человека, как его можно назвать, – но тем не менее.