Последние защитники Чикаго проигрывали.

А с Юга, где наши союзники сдерживали врага, донесся протяжный, низкий рев рога Йотуна, возвещая о нападении.

Сквозь армии, парк и дым я не мог разглядеть, что происходит на Юге. Но рог Йотуна протрубил снова, ближе.

Наши союзники там пали. Вторая часть вражеских сил стремительно приближалась к нам.

И когда они прибудут, они сметут всякое оставшееся сопротивление.

Мой город падет.

И я ничего не мог с этим поделать. Я не мог даже поднять руку, чтобы сделать драматический жест, я не мог и пальцем пошевелить.

Мир попросту стал слишком тяжелым.

Титан повернулась ко мне, с торжеством во взгляде, и подняла копье, которое она забрала у поверженной фигуры Одноглазого.

В свое время я через многое прошел. Но я узнал бы конец, увидев его.

Титан победила. Древний мир, старая тьма в конце концов вернулась. Чикаго будет опустошен и разрушен.

И я погибну вместе с ним.

Я встретилась взглядом с Этниу и в этот момент понял, что, вероятно, даже не буду знать об этом, когда умру: не было ни малейшего шанса, что я смогу заглянуть в душу этому существу и сохранить свой рассудок в целости. Я умру безумцем.

Только этого не произошло.

И я узрел истину еще более отвратительную.

Не нужно быть чародеем, чтобы увидеть душу Титана. Она уже была вокруг нас. Исключительное желание разорения и уничтожения, наполнявшее ее душу и позволившее ей овладеть Оком, явило себя миру. Это был тот мир, о котором так мечтала Этниу. Ужас, смерть, кровь, разрушение, бессмысленный хаос — эти и было тем, что представляла собой она. Это безумие было тем огнем, что наполнял Титана, это оно сделало их истребление первоочередной необходимостью.

Кровь была для них искусством. Крики были для них музыкой. Ужас был для них верой.

Смертным не выстоять против этого.

Я смотрел, как моя смерть идет за мной, и плакал в полном отчаянии.

Я знал, что дело не только в боли. Я знал, что это была та самая темная воля врага, теперь не встречающая сопротивления со стороны подавленной воли Мэб, и что это ужасное психическое давление устраивало кавардак в моих эмоциях. Я знал, что это ложь.