Аргентина… Слово отозвалось эхом в голове Камиль. Она повторила его с вопросительной интонацией:

— Аргентина?

— Да. У Испании были особые отношения с Латинской Америкой и Соединенными Штатами. И не будем забывать, что между тысяча девятьсот семьдесят шестым и восемьдесят третьим Аргентине довелось пережить собственную диктатуру — ряд последовательно сменявших друг друга генералов, один кровавее другого, пока война за Фолкленды не положила конец всем этим ужасам. Там произошло то же самое, что и здесь: началось похищение детей — или в качестве военной добычи, или чтобы передавать их в семьи военных сторонников режима. Однако еще до диктатуры состоятельные аргентинцы и представители преступных сетей приезжали сюда, как в магазин.

Камиль вся обратилась в слух. Историк скрипнул зубами и погасил свою сигару, раздавив ее кончик об алюминий.

— К этим детям относились как к игрушкам. Ими манипулировали, продавали, обманывали их матерей. Сегодня они полны горечи и ненависти по отношению к стране, откуда родом. И требуют справедливости.

У Камиль возникло впечатление, что из ее переполненных карманов стали сыпаться детали головоломки. Она попыталась сосредоточиться, подвести итог, задавать правильные вопросы. Ответы должны быть здесь, где-то совсем рядом.

— А известно, куда подевался главврач той прогнившей клиники, Антонио Веласкес? — спросила она.

— Правосудие только сейчас начинает интересоваться им. Все так долго, сложно, запутанно. Но Веласкес, которому сегодня должно быть семьдесят лет, уже давно куда-то исчез. И непросто будет узнать, где он с тех пор скрывается.

Камиль опять посмотрела на фотографию Марии Лопес. Потом протянула ее своему собеседнику:

— Можно извлечь из этого фото еще что-нибудь? Найти ребенка Марии Лопес в документах, в больницах? Порыться в архивах Casas cuna?

— К несчастью, вы уже ничего не найдете. Ребенок Марии Лопес никогда не носил фамилию Лопес. Даже предположив, что бумаги не исчезли, нет никакой возможности пройти по этому следу, используя административные каналы. Эту Марию уже почти ничто не связывает с похищенным у нее ребенком.

— Почти? Значит, надежда все-таки есть?

— Слава богу, надежда всегда есть. В документах все липовое: имена, родство, города и даты рождения. Но есть кое-что такое, что никакая администрация, никакой режим не способен подделать. — Он положил руку себе на грудь. — То, что запрятано глубоко в нас.

— ДНК, — сообразила Камиль.

— Точно, наша ДНК.

Камиль внимательно слушала.

— Несколько лет назад, видя, какой масштаб принимает это дело, испанское правительство решило сработать на опережение. В Министерстве юстиции был создан особый отдел: «похищенные дети». И сегодня в крупных испанских городах проводятся информационные кампании, чтобы привлечь к проблеме общественное мнение. Все матери, которые полагают, что стали жертвами похищения ребенка при франкистах, могут сделать себе анализ ДНК. С другой стороны, дети со всего мира, думающие, что были усыновлены или удочерены, могут сделать то же самое. Все полученные данные хранятся в Мадриде, в штаб-квартире «Геномики», одного из самых крупных банков ДНК в Европе.