Джаг падает на колени, делает последний резкий вдох и валится на землю. Все мы на мгновение застываем, обдумывая произошедшее и готовясь к ответной атаке. Но никто не защищает Джага. Похоже, никто даже не опечален его гибелью. Когда становится ясно, что сражение окончено, мои друзья опускают оружие и все начинают одновременно говорить. По двору разносится гул изумленных голосов.

Папа поворачивается ко мне, но я не двигаюсь. Мне кажется, что я застряла между ужасом и облегчением.

– Надеюсь, его последним желанием было выглядеть, как подушечка для булавок. Если так, то оно исполнилось, – замечает Аарья, которая даже в горе остается собой.

Но я не смотрю на друзей. Я со всех ног бросаюсь к папе.

– Папа! – срывающимся голосом выдавливаю я.

Он разводит руки и крепко обнимает меня. Мой папа, которого я люблю больше всех на свете, сейчас здесь и обнимает меня. Он не потерялся в Европе, не закован в цепи в темнице. Я обнимаю его и утыкаюсь лицом ему в плечо. От знакомого запаха у меня на глаза наворачиваются слезы. Он прижимается щекой к моей голове.

– Девочка моя, – с нежностью говорит он, и его успокаивающий голос согревает меня, словно теплые лучи солнца.

Несколько секунд я стою неподвижно, прижимаясь к папе, и больше ничего не нужно ни говорить, ни делать.

Но потом отстраняюсь и хмуро смотрю на него.

– Ты меня бросил, – с обидой и осуждением говорю я. – Заставил бегать за тобой по всей Британии! И… и… отправил к Логану и на этот бал. Как ты мог?

Все чувства, которые я подавляла целый месяц, выплескиваются наружу.

Папа внимательно разглядывает мое лицо; он все понимает.

– Я должен тебе все объяснить, Нова. Ты имеешь полное право злиться на меня. Мы поговорим, и я отвечу на все твои вопросы. Только не здесь. – Он окидывает взглядом внутренний двор. – Пойдемте со мной, дети.

* * *

Мы следуем за папой по длинному коридору. Он открывает дверь, ведущую в уютную гостиную. Там стоит большой диван винного цвета с двумя креслами, кофейный столик и несколько сундуков, вдоль стен возвышаются полки с книгами. В камине горит огонь. Папа придерживает дверь, пропуская Лейлу с Маттео, а потом нас с Эшем. Последней плетется Аарья. В дверях папа тихо останавливает ее.

– Аарья, – с грустью говорит он, – не могу передать, как мне жаль.

На мгновение лицо Аарьи вытягивается от удивления – кажется, она не привыкла, чтобы взрослые выражали ей сочувствие. Но выражение глубокого горя никуда не уходит, и я понимаю, что моя злость на папу – это роскошь, что я могу позволить себе злиться только потому, что он здесь, и пусть мне не нравится, как он поступил, мне есть за что быть благодарной.