– Есть фрагменты следов. Осмотри этот участок пола, а я возьму себе тот.

– Эти крапинки на сером здорово мешают.

– Здесь есть отчетливый отпечаток, – сказал Адамберг, присев на корточки у окна.

– Теннисные кроссовки, – определил Вейренк.

– Обычная экипировка. Но ненадежная, потому что на подошве бороздки широковаты. Посмотри, не насорила ли она: комочки земли, камешки, фрагменты растений.

– По виду ничего.

– У меня тоже. Кроме этого.

Адамберг кончиком пинцета поднял к свету волос длиной сантиметров двадцать.

– Она, наверное, какое-то время ждала, могла почесать голову: люди чешутся, когда нервничают. Задача была непростая, притом что рядом крутились трое полицейских.

– Почти рыжий, у корня седой на два сантиметра. И кудрявый. Наверное, завивка.

– А вот еще один. Меня очень удивило бы, если бы Энзо отрастил волосы, да еще и сделал завивку.

– Женщина, – заключил Вейренк. – Немолодая.

– Дай мне лупу. Да, на конце видна луковица. У нас четыре волоса, – подвел они итог, подобрав все с пола. – Можешь закрывать мешок, мы богачи. А теперь перейдем к отпечаткам.

– На стеклах ничего, пыль нетронута.

Вейренк покрыл порошком всю оконную раму.

– Она была в перчатках. У всех ведь есть перчатки, – заметил он. – На нижней планке рамы на краске имеется скол. Сюда она и положила ружье.

Адамберг сделал два снимка, потом дважды сфотографировал неполный отпечаток ноги.

– Пойдем посмотрим на лестнице, особенно на двух нижних ступенях, – сказал он. – Подметка, когда сгибается, невольно выдает секреты. Как мы, когда сдаемся, когда вынуждены уступить.

Ступени одарили их тремя камешками. Неизвестно откуда – не то с кладбища, не то с дорожки, огибавшей изгородь. И смятым листочком клевера, который, хотя он не представлял особой ценности, показался маленьким прощальным подарком.

– Возьмем и его, – заявил Адамберг, открывая последний пакет.