– Зачем?

– Я люблю клевер.

– Как хочешь, – сказал Вейренк, часто употреблявший эти слова в разговорах с Адамбергом, не потому что всегда был согласен с его предложениями, а потому что знал, что в некоторых случаях возражать бесполезно.

– Ретанкур, ну что? – спросил Адамберг, подходя к столу во дворе, где лейтенант сидела на одном из двух пластиковых стульев, почесывая руку. – Вы сидите на месте преступления.

– Я все осмотрела. Ничего. Никакой нейлоновой нити, ничего. И меня обожгла эта проклятая крапива.

– Растительный яд, лейтенант.

– А у вас?

– Четыре волоса с луковицами. ДНК. И листок клевера.

– И чем он нам поможет, этот клевер?

– Он нас взбодрит.

Вейренк сел на второй стул, а Адамберг – на землю, по-турецки.

– Это пожилая дама с седыми волосами, покрашенными в светло-рыжий цвет, с химической завивкой, – произнес он. – Она путешествует со складным инъекционным ружьем в дорожной сумке. И шприцами, каждый из которых наполнен ядом двадцати двух пауков-отшельников. Ее изнасиловали в юности или в зрелом возрасте. В любом случае более двадцати лет назад, когда первый из членов банды был убит выстрелом в спину.

– Это нам не так уж много дает.

– Но приближает нас к цели, Ретанкур.

– К пятьдесят второй параллели. Забыла, как звали того моряка. Хочу сказать, как настоящее имя Магеллана по-португальски.

– Фернан Магальяйнш.

– Спасибо.

– Не за что.

Адамберг поменял местами ноги, порылся в кармане и вытащил две сигареты Кромса, уже почти сломанные. Одну протянул Вейренку, другую закурил сам.