Адамберг прочитал сообщение и улыбнулся:
– С ложечкой она здорово придумала.
– Ты до такой степени ее подозреваешь?
– У нее поддельные имя, возраст, волосы, зубы, и на данный момент все указывает на нее.
– Что ты привязался к ее зубам?
Адамберг вздохнул и отдал Вейренку его телефон.
– У моей отшельницы, Луи, во рту оставалось всего несколько гнилых зубов. Недоедание. Когда она вышла из… черт, Луи, как это называется – место, где держат голубей?
– Голубятня, – подсказал Вейренк.
– Наверное, я проспал слишком долго, – пожаловался Адамберг, пытаясь причесаться пятерней. – Забыть слово “голубятня” – это уже не шутки.
Адамберг несколько секунд посидел неподвижно, потом надел ботинки и открыл свой блокнот.
Забыл слово “голубятня”, –
записал он.
– Это из-за удаления больного зуба, – сказал Вейренк. – Доктор тебе говорил.
– И все-таки.
– Забудь о голубятне, давай вернемся к Луизе. Согласен, у нее фамилия Шеврие – белая девственная козочка господина Сегена. Есть ее насильник, некий Карно, связанный с Ландрие, связанным с приютской бандой. Есть ее волосы, ее фобии, мыло во флаконе, струйка масла из дозатора. Но есть и ее боязнь пауков-отшельников. И если она действительно изучала право, пока не произошло изнасилование – “неприятность”, – она не может быть нимской узницей. Фруасси, наверное, права, она родилась за границей.
– Из-за нее мы бродим в тумане. Все сходится, все основательно. Но только с виду.
– С виду? Ты же был убежден, что нашел убийцу, но неожиданно оказывается, что это всего лишь видимость.
– Это все закрытые бухты, Луи. Может быть, есть какая-то другая. Нет, это явно не то, – твердо заявил он. – Что-то меня смущает, какой-то пустяк, что-то чешется, как сказал бы Лусио.