– Комиссар?
Адамберг поднял руку, требуя тишины, не торопясь, достал блокнот и записал свою последнюю фразу.
– Я задумался, – сказал он извиняющимся тоном.
– О чем?
– Понятия не имею. И врач, моментально опознав эту кость, – продолжал он, – понимает, что она человеческая. И что потом? Он выбрасывает свою порцию в огонь? Говорит правду? Наверняка. И тут все понимают, из чего в последние дни состояли их спасительные трапезы. Неужели они, прошу прощения, доели Аделаиду Мафоре,
Адамберг допил наконец кофе, сто раз помешав сахар.
– Ну и?.. – безучастно спросила Ретанкур, совсем как в первый день. – Теперь мы в курсе того, что произошло с теми несчастными на теплом острове. И что нам это дает?
– Мы знаем, что вокруг них по-прежнему рыщет убийца.
– Который не убивал ни Алису Готье, ни Мафоре, ни Брегеля, ни Гонсалеса. Этот убийца – не наш убийца. Этот убийца не имеет никакого отношения к нападениям на группу Робеспьера.
– Мне кажется, я знаю, – прошептал Адамберг, – почему на шахматной доске Робеспьера фигуры неподвижны.
– Расскажите.
– Не знаю.
– Вы только что сказали, что вроде бы знаете.
– Не надо это понимать буквально.
Ретанкур грузно откинулась на спинку стула.
– Какая разница, они умерли и их съели или этот тип нарочно их убил и их съели, результат один – путь в никуда. Нам незачем было сюда приезжать.
–