– Но у вас, Рёгнвар, афтурганга забрал ногу. Это, что ли, тоже путь?

– Меня он не вызывал. Я вторгся к нему. А Берга он вызвал.

– Повторите, что вы сказали.

– Афтурганга никого попусту не вызывает. И его дары всегда указуют путь. Ничего не записывай, – сказал Рёгнвар, хватая Ретанкур за руку. – Не беспокойся, не забудешь.

С неожиданной для себя ностальгией Адамберг смотрел, как в иллюминаторе исчезает остров Гримсей, на четверть съеденный туманом. Долговязая Эггрун поцеловала комиссара на прощание, а мужчины собрались в порту, чтобы проводить его. Гуннлаугур, Брестир и, разумеется, Рёгнвар с высоко поднятой рукой и другие блондины, чьих имен он не знал.

Вечером они будут в Париже. А потом наступит завтра. Завтра ему придется подвести итоги своей самоволки, в результате которой, правда, фигуры на шахматной доске Робеспьера ни на миллиметр не сдвинулись. Убийцу он в багаже не привез, только бутылку бреннивина, подарок Гуннлаугура. Но отчет тем не менее сделать придется. Надо будет его логически выстроить, аргументировать и расписать по пунктам, что всегда вызывало у него отвращение. И говорить, глядя в мрачные, враждебные лица коллег. Исключением станут разве что Фруасси, Эсталер, Жюстен и Меркаде, который, учитывая его собственные проблемы, снисходителен к чужим недостаткам.

– Вейренк, – сказал он, – займись завтрашним докладом. Это неблагодарная работа, я знаю. Но поскольку Шато произвел тебя в римские сенаторы, ты с ней справишься лучше меня. А Ретанкур тебе поможет.

– Ну, они тогда совсем разъярятся.

– Разумеется.

– Речь я произнесу, – спокойно пообещал Вейренк, вытянув ногу в проход между креслами. Перед вылетом Альмар вколол ему в живот антикоагулянт. – А ты постарайся перетянуть Вуазне и Мордана на нашу сторону. Вуазне умеет маневрировать не хуже своих любимых рыб, а Мордан любит сказки. Битва афтурганги с Виолеттой Смелой не оставит его равнодушным.

– Не хочу никого перетягивать, Луи. Пусть каждый пойдет своим путем, а не моим.

– В этом они тебя и упрекают. Ты же понимаешь, почему они за тобой не пошли.

– Не вполне, – шепнул Адамберг.

Когда они уже подлетали к Руасси, полусонный Адамберг открыл блокнот на записанной утром фразе. Врач вынимает изо рта кость. Под ней он добавил замечание Вейренка о Франсуа Шато: “Он нам мозги пудрит”, – и нарисовал стрелку со словами: “Робеспьер. Это он. Они у него”.

В салоне погасили свет, они пристегнули ремни и привели спинки кресел в вертикальное положение. Самолет начал снижаться, уже видны были огни машин на шоссе. Адамберг разбудил Вейренка и показал ему свои записи. Тот прочел и непонимающе помотал головой.