— К чему ты клонишь?

— Ни к чему, — пожал плечами Генри. — Просто долгое время моя жизнь была бесцветной и скучной. Мертвой. Даже простейшие вещи, которыми наслаждаются все, и те не доставляли мне удовольствия. Я чувствовал, что все мои действия пропитаны тлением.

Он отряхнул ладони:

— Но все изменилось. Той ночью, когда я убил человека.

Я был ошарашен и даже немного напуган столь откровенным заявлением — по негласному договору, если мы и касались этой темы, то исключительно иносказаниями и многозначительными намеками.

— Это был переломный момент в моей жизни, — спокойно продолжал он. — Вскоре стало возможным то, чего я на самом-то деле желал больше всего на свете.

— А именно?

— Жить не думая.

Подобрав ножницы, он снова принялся выстригать веточки:

— Прежде я был парализован, хотя и не понимал этого. Я привык жить воображением, привык постоянно размышлять и сомневаться. Любое решение давалось мне с трудом. Я был скован по рукам и ногам.

— А теперь?

— Теперь я знаю, что могу сделать все, что захочу. — Он поднял глаза. — И, если только я не заблуждаюсь самым прискорбным образом, ты тоже испытал нечто подобное.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ну почему же? Прекрасно понимаешь. Прилив силы, восторга, уверенности. Внезапное ощущение богатства жизни. Сознание того, что перед тобой открыты все пути.

Он имел в виду ущелье, и я был вынужден признать, что его слова не лишены справедливости. После убийства Банни все мое восприятие стало иным — острым, свежим, свободным, и хотя нервы до сих пор не могли совладать с этой переменой, в целом я не мог назвать ее неприятной.

— При чем здесь это? Не понимаю, — сглотнув, ответил я ему в спину.

— Я и сам не до конца понимаю, честно говоря, — ответил он, отрезая после продолжительных колебаний еще одну веточку. — Знаю одно: почти все в этом мире не важно. Последние полгода убедительно это продемонстрировали. Вот только я вдруг почувствовал необходимость определиться с теми немногими вещами, которые все же важны.

Он осмотрел куст:

— Вроде бы готово. Или проредить еще немного?

— Генри, послушай меня.