– Убили?! – воскликнула миссис Нолан. – Это письмо было послано не из нашего дома, сэр. Господи помилуй, мы подобными вещами не занимаемся.

– Я это знаю. У нас и в мыслях не было, что это сделали вы. Но я хотел бы знать, не говорила ли вам внучка о ком-нибудь – может, о близком друге, – о ком-нибудь, кто мог бы винить сэра Пола в ее смерти.

Миссис Нолан покачала головой и ответила:

– Вы имеете в виду кого-то, кто мог его убить?

– Такую возможность мы тоже обязаны рассмотреть.

– Но кто это мог быть? Бессмыслица какая-то. У нее, кроме нас, никого не было, а мы никогда к нему и пальцем не притронулись, хотя, видит Бог, негодовали страшно.

– Негодовали на него?

Внезапно заговорил ее муж:

– Она забеременела в то время, когда работала в его доме. И он знал, где искать ее тело. Откуда он мог это знать? Скажите мне.

Голос его звучал хрипло и почти бесстрастно, но он выговаривал слова с такой силой, что содрогалось все тело.

– Сэр Пол рассказал на дознании, что однажды вечером ваша внучка поведала ему о своей любви к лесу, и подумал: если она решила свести счеты с жизнью, то могла выбрать для этого единственное во всем Лондоне место, где сохранился кусочек дикой природы, – ответил Дэлглиш.

– Мы никогда не посылали ему этого письма, сэр, – сказала миссис Нолан. – Я видела джентльмена во время дознания. Муж не пошел, но я считала, что один из нас должен там быть. Он, этот сэр Пол, говорил со мной, был искренне любезен, сказал, что глубоко сожалеет. А что еще можно сказать в подобном случае?

– Сожалеет, – фыркнул мистер Нолан. – Скажите пожалуйста!

Миссис Нолан повернулась к нему:

– Папочка, нет никаких доказательств. И он был женатым человеком. Терезе не следовало… Только не с женатым человеком.

– Какая разница, что там она сделала! Или он. Она ведь убила себя, не так ли? Сначала забеременела, потом сделала аборт, потом совершила самоубийство. Когда у тебя на совести столько грехов, какое значение имеет – одним больше, одним меньше?

– Не могли бы вы рассказать мне о ней? – деликатно попросил Дэлглиш. – Вы ведь ее воспитывали, если не ошибаюсь?

– Правильно. У нее больше никого не было. У нас единственный ребенок, ее отец. Ее мать умерла через десять дней после рождения Терезы – воспалился аппендикс, и операция прошла неудачно. Один шанс на миллион – так сказал врач.

«Я не хочу этого слышать, – подумал Дэлглиш. – Я не хочу знать про их боль». То же самое, слово в слово, сказал ему консультант-акушер, когда он пришел в последний раз взглянуть на свою мертвую жену с новорожденным младенцем, которого она словно бы баюкала на согнутой руке, – на обоих, упокоившихся в тайне небытия: «Один шанс на миллион». Как будто можно испытывать утешение, даже гордость от сознания того, что этот шанс выпал на долю именно твоей семьи, чтобы доказать произвольность статистики человеческой подверженности ошибкам природы. Жужжание мухи стало вдруг невыносимым.