– Эш пришел на встречу и, зная, когда она придет, ждал ее в темноте на лестничной площадке, – сказала Кейт. – Или позвонил в звонок и набросился на нее, когда она открыла дверь. А может, Октавия тоже была с ним? И они проделали это вместе.

– Не думаю. В его интересах, чтобы брак состоялся. В конце концов, девушка наследница. Она может думать, что влюблена, но развит же у нее до какой-то степени инстинкт самосохранения. Не думаю, что он рискнул бы совершить убийство у нее на глазах – тем более такое кровавое. Нет, думаю, Эш пришел один. Он, однако, рассчитывает, что Октавия обеспечит ему алиби, и она, потеряв голову от любви, может согласиться. Надо установить наблюдение за домом на Пелхем-плейс. Только не привлекая внимания. И позвоните миссис Бакли. Узнайте, дома ли эти двое. Скажите, что мы приедем к ней через полчаса. И не говорите зачем.

– А если мы ошибаемся, сэр? Ведь не он убил мисс Олдридж. У него твердое алиби.

– Олдридж он не убивал. Под подозрением остаются сотрудники «Чемберс».

– Если бы этот священник открыл нам в воскресенье вечером то, что ему рассказала миссис Карпентер, она бы осталась жива.

– Если бы мы поехали к ней рано вечером в понедельник, она бы тоже осталась жива. Убийство внучки – важная деталь в расследовании, и я должен был это понять. У нас был выбор – у отца Престейна не было.

Предоставив Кейт обдумывать его слова, Дэлглиш вышел из ризницы. Вначале ему показалось, что в церкви никого нет. Прихожане разошлись, и массивная входная дверь была закрыта. После светлой и теплой ризницы пропитанный благовониями воздух обдал его холодом. Мраморные колонны терялись в темноте под куполом. Удивительно, подумал Дэлглиш, что пространства, предназначенные для людей, – театры, церкви, – опустев, сохраняют в атмосфере неуловимое ощущение ожидания, грусть о прошедших годах, навсегда умолкнувших голосах и неслышных шагах. Справа перед статуей Девы Марии горели две недавно поставленные свечи, и он задумался, что скрывается в их ровном пламени – надежда или отчаяние? Сама деревянная статуя, несмотря на традиционно синее одеяние, золотые кудри ребенка, протягивающего для благословения пухлую ручку, была менее сентиментальна, чем большинство подобных изображений. Безукоризненные черты печального лица выражали западное представление о вечной женственности. Как бы она ни выглядела, эта непостижимая ближневосточная девушка, но такой она не была, подумал Дэлглиш.

В сумраке мелькнула тень и, приняв облик отца Престейна, вышла из-за статуи Девы Марии.

– Если бы я убедил ее сразу после церкви идти к вам, если бы настаивал на том, чтобы сопровождать ее, она бы осталась жива, – сказал он.