Огни вспыхивают в сером ночном небе, и оно похоже на грязную парусину палатки, растянутую над этой бесчувственной голой землей. Может, русские начали наступление или просто делают вид, что начали его, — сейчас это нельзя знать наверняка. Даниель снова показал себя великолепным стрелком. Если бы он уже не был легендой, он обессмертил бы свое имя сегодня. Он увидел и застрелил русского с полукилометра. Потом он в одиночку отправился на ничейную полосу и по-христиански похоронил убитого. Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь делал что-нибудь подобное. После чего он забрал в качестве трофея шапку русского солдата. Потом он, как обычно, был в ударе, пел песни и всех радовал (кроме, наверное, некоторых завистников). Я очень горжусь, что у меня есть такой замечательный и храбрый друг. Хотя порой кажется, что войне никогда не настанет конец и наших погибло уже очень много, такие люди, как Даниель Гюдесон, вселяют в нас надежду, что мы все-таки остановим большевиков и вернемся домой, в свободную Норвегию.

Харри посмотрел на часы и перевернул страницу.

Эпизод 96 Окрестности Ленинграда, ночь на 1 января 1943 года

Эпизод 96

Окрестности Ленинграда, ночь на 1 января 1943 года

Когда я увидел испуганные глаза Синдре Фёуке, мне пришлось его немного успокоить, чтобы усыпить его бдительность. На пулеметной позиции были только мы двое, остальные вернулись в койки. Тело Даниеля лежало на ящиках с боеприпасами и коченело. Я соскребал кровь Даниеля с патронной ленты. Светила луна, шел снег — чудесная ночь. И я думал, что сейчас собираю вместе разбросанные кусочки Даниеля, чтобы он ожил, встал и повел нас за собой. Синдре Фёуке этого не понимал — беспринципный приспособленец и предатель, он вставал на сторону тех, кто, по его мнению, побеждал. И в день, когда в самом деле пришлось туго нам всем, мне, Даниелю, он решил предать и нас. Я проворно зашел ему за спину, легко схватил его за лоб и достал штык. Чтобы сделать глубокий и аккуратный порез, нужно действовать быстро. Я перерезал ему глотку и сразу отпустил его — дело было сделано. Он медленно обернулся и посмотрел на меня своими поросячьими глазками. Казалось, он силился закричать, но горло у него было перерезано, и из зияющей раны вышло только глухое шипение. И кровь. Обеими руками он схватился за горло, будто пытаясь удержать в себе жизнь, но тут кровь тонкими струйками потекла сквозь его пальцы. Я бросился на землю и откатился в сугроб, чтобы кровь не попала мне на одежду. Если «дезертирство» Синдре Фёуке станут расследовать и найдут на моей форме свежую кровь, получится скверно. Когда он перестал дергаться, я перевернул его на спину и оттащил к ящикам, на которых лежал Даниель. По счастью, у них похожее телосложение. Я вытащил у Фёуке документы. Они всегда при нас, днем и ночью, потому что если нас остановят и у нас не окажется бумаг, в которых сказано, кто мы и что мы (пехота, направление «Север», дата, печать и так далее), нас могут расстрелять на месте как дезертиров. Я свернул документы Синдре трубочкой и засунул их в походную фляжку у меня на поясе. Потом стянул с головы Даниеля мешок и обмотал вокруг головы Синдре. Затем взвалил Даниеля на спину и вынес на ничейную полосу. Там я похоронил его в снегу, как Даниель похоронил Урию, русского. На память о Даниеле я сохранил русскую шапку. Спел псалом «Велик Господь». И «Посмотри на костер».