Мягкая зима. Все шло по плану. 1 января, в первое утро нового года, пришли ребята из похоронной команды, взяли труп с ящиков, думая, что это Даниель Гюдесон, и на санях увезли на участок «Север». Когда я об этом вспоминаю, мне по-прежнему хочется смеяться. Снимали с его головы мешок, прежде чем кинуть труп в могилу, или нет-меня нисколько не беспокоило — они ведь не знали ни Даниеля, ни Синдре Фёуке.

Беспокоило меня только то, что Эдвард Мускен заподозрил, что Фёуке не дезертировал, что его убил я. Но что он может сделать? Тело Синдре Фёуке уже сгорело (а его душа пусть горит вечно) и лежит среди сотен таких же неузнаваемых останков.

Но этой ночью, стоя в дозоре, я решился на самое отчаянное предприятие. В конце концов я понял, что Даниелю нельзя лежать там в снегу. Если зима будет теплой, труп в любой момент может вылезти из-под снега, и тогда я буду раскрыт. А как я ночью представил себе, что с телом Даниеля сделают лиса и хорек весной, когда снег оттает, то тут же решил выкопать труп и оттащить его в братскую могилу — все равно земля там освящена капелланом.

Конечно, я больше боялся наших караульных, чем русских, но, по счастью, у пулемета дежурил Халлгрим Дале — тупой приятель Фёуке. К тому же и небо было облачным, и — что намного важнее — я ощущал, что Даниель со мной, да, что он — во мне. И когда я наконец затащил труп на ящики с боеприпасами и начал повязывать ему на голову мешок, Даниель улыбнулся. Я знаю, что недосып и голод часто играют с мозгами злую шутку, но я сам видел, как его застывшее мертвое лицо преобразилось прямо на глазах. Странно, но я не испугался, а, напротив, обрадовался и почувствовал себя увереннее. Потом я прокрался в укрытие и заснул, как дитя.

Не прошло и часа, как Эдвард Мускен разбудил меня. Случилось то, что я и думал, и я постарался изобразить искреннее удивление, услышав, что труп Даниеля появился снова. Но Мускена я не убедил. Он был уверен, что там лежит Фёуке, что я убил его и положил на ящики, надеясь, что ребята из похоронной команды решат, что в первый раз забыли его забрать, и вернутся за телом. Когда Дале снял мешок и Мускен увидел лицо Даниеля, они с Дале только рты разинули. А я изо всех сил удерживался от смеха, чтобы не выдать нас. Даниеля и меня.

Эпизод 98 Лазарет на участке «Север», окрестности Ленинграда, 17 января 1944 года

Эпизод 98

Лазарет на участке «Север», окрестности Ленинграда, 17 января 1944 года

Граната, сброшенная с русского самолета, ударила Дале по шлему и упала на лед. Она лежала на льду и крутилась, а мы пытались отползти подальше. Я лежал ближе всех и был уверен, что мы погибнем все втроем: я, Мускен и Дале. Чудно, но моей последней мыслью было то, что по иронии судьбы я только что спас Эдварда Мускена, которого чуть не застрелил Халлгрим Дале. Бедняга, я, видно, продлил его жизнь на каких-то две минуты. Но, по счастью, гранаты у русских дрянные, и мы выжили все трое. Правда, мне повредило ногу, да еще один осколок пробил мне шлем и врезался в лоб. По странному совпадению меня привезли в палату к Сигне Алсакер, невесте Даниеля. Сначала она меня не узнала, но вечером подошла и заговорила со мной по-норвежски. Она очень красивая, и я чувствую, что хочу, чтобы она стала моей невестой. В этой же палате лежит и Улаф Линдви. На вешалке рядом с кроватью висит его белый мундир — я не знаю зачем, может, для того, чтобы, как только ему залечат раны, он смог сразу же идти исполнять свой долг. Сейчас как раз нужны люди его закалки — я слышу, что артиллерия русских подходит все ближе. Как-то ночью мне показалось, его мучил кошмар, потому что он закричал, и в палату вошла сестра Сигне. Она сделала ему какой-то укол, наверное, морфий. Когда он снова заснул, я видел, как она погладила его по волосам. Она была так красива, что мне захотелось подозвать ее к своей кровати и рассказать ей, кто я такой, но я не хотел ее пугать. Я чувствую, что нога болит уже меньше. Сегодня сказали, что меня отправляют на запад, потому что сюда медикаменты не доходят. Русские наступают, и я знаю, что это единственный путь к спасению.