— …были любовниками, — договорил за нее Харри.

— Я бы даже сказала, тайными любовниками, — ответила Катрина. — При вылете из Норвегии они всегда сидели порознь, иногда даже летали разными рейсами. А если они одновременно останавливались в норвежских гостиницах, то всегда селились в одноместных номерах.

— Арнольд был полицейским, — сказал Харри. — Он считал, что скрывать свою сущность будет надежнее.

— Но он был не единственным, кто ухаживал за этим Рене и преподносил ему поездки и подарки.

— Естественно. Как естественно и то, что следователям надо было раньше обратить на это внимание.

— Ты слишком строг, Харри. У них не было моих поисковиков.

Харри медленно провел рукой по лицу:

— Может, и нет. Может, ты и права. Может быть, я несправедлив, когда думаю, что убийство педика-проститутки не вызвало бурной деятельности всех вовлеченных.

— Да, ты несправедлив.

— Ладно. Что-нибудь еще?

— Пока нет.

— Хорошо.

Он опустил телефон в карман и посмотрел на часы.

Одна фраза, сказанная Арнольдом Фолкестадом, не выходила у него из головы.

«Все, кто не может принять удар ради правосудия, должны испытывать муки совести».

Так значит, вот что Фолкестад сделал, совершив из мести эти убийства? Принял удар?

И еще одну фразу он произнес, когда они говорили о том, что Силье Гравсенг, возможно, страдает обсессивно-компульсивным расстройством, при котором человек не побрезгует никакими средствами для достижения цели: «У меня есть опыт по части ОКР».

Этот человек сидел здесь, напротив Харри, и совершенно очевидно говорил о себе.

Бьёрн позвонил через семь минут:

— Они проверили телефон Трульса Бернтсена. Ему сегодня вечером никто не звонил.