Оскар поднимает лампу повыше. Освещает лежащее на полу тело, смятое и маленькое, детское.

– Мария, – говорит он, и Маша вздрагивает, потому что бледный чужой человечек впервые перешел черту, назвал ее по имени. – Вы позволите задать вам бестактный вопрос?

– Да валяйте, – отвечает она, пожимает плечами.

– Я понял, что эта женщина причинила каждому из вас много зла, – говорит Оскар. – Но вы ни разу не сказали о том, что она сделала вам. Вам лично.

Старая гора раздувается и мокнет, согнутые льдом елки распрямляются с оглушительным хрустом, стреляют в ночное небо водяными брызгами, как поющие фонтаны. Пыльный гараж – крошечный каменный кубик в боку оттаивающего деревянного дома. Где-то наверху люди ходят из комнаты в комнату, под их шагами трещат паркетные доски. В чугунной топке снова горит огонь, на плите булькает чайник, с крыши льется вода. Маша обнимает руками колени и задирает голову к потолку. Ей важно убедиться в том, что снаружи продолжается жизнь.

– А разве нельзя ненавидеть кого-нибудь за то, что он сделал не вам?

Риторические вопросы не требуют комментария, они нужны для другого. Маша и не ждет ответа; очевидно, она вот-вот снова заговорит, так что маленький иностранец мог бы просто промолчать. Не реагировать. Выдержать неизбежную паузу и дождаться продолжения.

Вместо этого он шагает вперед, пересекая нейтральную полосу между собой и двумя женщинами, живой и мертвой. Ставит фонарь на пол и, не глядя, садится рядом, чистой клетчатой курточкой прямо в цементную крошку.

– Можно, – говорит он. – Да. Можно.

Даже бездарные журналисты способны иногда поймать момент, когда собеседник готов расколоться. Повернуться закрытой стороной, рассказать неожиданное. И Маша (которая, напротив, очень хороший журналист) тут же захлопывает рот и замирает, не смея повернуть головы, чтобы даже не задеть Оскара неосторожным взглядом; просто сидит – смирно, сложив руки – и смотрит прямо перед собой, потому что человека, который еще не определился, заговорить ему или нет, торопить нельзя. Желание поделиться правдой хрупко, его легко спугнуть ерундой.

С первого дня Отель кажется ей похожим на медленно тонущую лодку с девятью пассажирами, из которых восемь знакомы слишком близко, а о девятом не известно ничего. И сейчас, когда Маша чует историю, меньше всего ей хочется все испортить не вовремя произнесенным словом или слишком жадным любопытством. Она в самом деле намерена выяснить, кто он.

Несколько мгновений они молчат бок о бок и слушают шелковое журчание воды, стекающей по ребристым воротам гаража. Их лица спрятаны в тени, и тающее Сонино тело тоже скрыто теперь деликатной темнотой. В тесном круге света под фонарем – только подошвы их ботинок, не касающиеся друг друга.