– У нас был план, у Клары и у меня. Мы оба собирались уехать отсюда, – говорит Оскар, и Маша вздрагивает, потревоженная, как аквалангист, которого насильно выдернули на поверхность из синей беззвучной глубины.

– Она мечтала стать актрисой, а я хотел жить в большом городе с трамваями и метро, поступить в университет. Мы всё придумали, когда Кларе до окончания школы оставалось два месяца, а мне – два года. Решили, что она поедет первой, а я сбегу к ней позже, как только получу аттестат. Родители об этом не знали. Отец хотел, чтобы мы учились недалеко от дома, ему важна была идея – дружная семья под одной крышей. И потом, он обожал Клару. Гордился ею, всегда сидел в первом ряду, когда она выступала. Она была нужна ему здесь. Рядом. Он ни за что не отпустил бы ее.

И это никогда бы не закончилось: ваши олимпийские медведи, ваши настенные календари со Спасской башней. Ваше бесконечное Золотое кольцо. Ваши стихи, которые Клара тысячу раз читала со сцены, год за годом, только ради него; ведь она тоже любила отца. Она говорила мне, что, как только станет звездой, никогда больше, ни разу в жизни не скажет ни одного слова по-русски. Ей оставалось только сбежать. И тут у нас закончился коммунизм. В восемьдесят девятом, почти одновременно с вашим, – говорит Оскар. – Правда, у нас его попытались истребить окончательно. Партию объявили вне закона, а функционеров не только уволили с государственной службы – им вообще запретили занимать руководящие должности. Их подвергли общественному осуждению, заставили каяться и заслуживать прощение. И многие каялись. Но не мой отец. Он… возмутился. Все случилось слишком быстро, а Советский Союз существовал еще несколько лет, и отец был уверен, что это долго не продлится. Что вы вмешаетесь и вернете всё на место, вы ведь уже так делали раньше.

В эту минуту Маше очень хочется попросить Оскара не использовать больше местоимение «вы», но она не просит.

– Вы не вмешались, – говорит Оскар. – Он ждал напрасно. Перестал бриться, целыми днями сидел перед телевизором и запрещал нам выключать его – боялся пропустить важную новость.

А потом умер дед. Ему было шестьдесят семь, он мог уйти на пенсию, но не ушел. Его должны были уволить как коммуниста, но почему-то решение запаздывало, и он три месяца ездил на свой завод с большим кожаным саквояжем, чтобы забрать из кабинета свои вещи сразу, в тот же день. По утрам за ним приезжала служебная машина, и, когда он выходил из дома с пустым саквояжем, отец кричал ему в окно: пессимист! Соглашатель! Ты показываешь им свою слабость! В остальное время они не разговаривали, и мама носила деду ужин наверх, в комнату. У него случился инфаркт прямо на работе, за столом, и тогда отец привез домой его кубки, грамоты и фотографии, в том самом саквояже. Управлять заводом вместо деда прислали какого-то столичного диссидента, известного борца с режимом. Правда, директором он был всего полтора года, а после него все-таки нашли настоящего специалиста, который действительно разбирался в фарфоре. Клара как раз сдала выпускные экзамены, – говорит Оскар. – У нас все было готово, деньги мы давно откладывали из карманных, оставалось только купить ей билет на поезд. Но дед только что умер, мама все время плакала, а отец отказался выходить из дома, и это испугало ее сильнее всего. Она потому и не уехала – из-за него. Я обещал ей, что справлюсь сам, но она была старше, мне никогда не удавалось ее переспорить. Осенью она устроилась помощницей в парикмахерскую, я пошел в школу. Мы ждали. Как ни странно, в этом мы оказались похожи на нашего отца. Мы тоже думали, что достаточно просто подождать и со временем все наладится. А вместо этого стало только хуже. Через полгода у нас отобрали дом. Вы знаете, что такое реституция? – спрашивает Оскар. – Не нужно, не вспоминайте, я расскажу. В результате каждой революции или войны победившая сторона забирает у проигравшей все, что ей понравится; я думаю, войны и революции затеваются именно с этой целью, хотя многие, возможно, со мной не согласятся. Однако спустя время победители иногда снова меняются местами с побежденными, и тогда все, что они отобрали, приходится вернуть. Вот это и называется «реституция». В каком-то смысле это попытка восстановить справедливость. Самый быстрый и простой способ возместить ущерб. И размер этого ущерба, разумеется, определяет тот, кто победил последним.