В ее глазах светилось сочувствие.

– Что, что такое? – забормотал я, желая избежать этого сочувственного взгляда, вдребезги разбивающего все мои замыслы. Женщина, потерявшая близкого ей человека, не может так смотреть на его убийцу! Что же я сделал не так?!

– Мой наивный Эдвард, – медленно проговорила Молли. – Ты кажешься таким хитрым… Так оно и есть. Отчего же иногда бывает легче обмануть хитреца, чем несмышленого ребенка?

– Ты не могла обмануть меня в подземелье алхимика! Я никогда не поверю тебе!

– Мне? Что ж, не буду требовать от тебя невозможного. Просто подойди к окну.

Поскольку я застыл на месте, Молли повторила:

– Подойди, не бойся. Ближе, ближе…

Я приблизился вплотную к решетке. Под окном, выходившим на задний двор тюрьмы, была небольшая утоптанная площадка, трава на которой пожухла и съежилась от холода. А посреди этой площадки, сложив руки за спиной и обратив лицо к нашему окну, стоял человек в длинной сутане – ничуть не похожий на убитого мною алхимика.

– Это не Якоб! – ощутив несказанную радость, воскликнул я. – Кого ты подсовываешь мне, Молли?

Я хотел посмеяться, чтобы хоть в этом одержать над ней победу, но в этот миг бледный солнечный луч упал на лицо человека, стоявшего под окном, и смех застыл на моих губах.

Я узнал его. Я видел его много лет назад – и все же узнал. Моя память на этот раз не подвела – но, клянусь, лучше бы мне оставаться в неведении!

Ибо среди пожухлой травы стоял не кто иной, как священник, которого когда-то я встретил в местечке Треширтон. Тогда он казался юнцом – теперь же это был возмужавший человек с непроницаемым лицом, смотревший в мое окно, не отводя взгляда.

– Конечно же, это не Якоб, – раздался голос Молли за моей спиной. – Якоба никогда не существовало. Была лишь борода Якоба, бельмо Якоба, повязка, рубаха и кровь Якоба. Но его самого не было.

Я хотел закрыть глаза, но проклятое воображение оказало мне дурную услугу, прежде чем я успел это сделать. Против своей воли представил я лик того, кого она называла Джейкобом, обрамленным косматой белой бородой, закрыл ему один глаз повязкой, обрядил его в длинную рубаху – и предо мной предстал Якоб. Нет, не он… Кукла! Лицедей в уличном театре! Играющий в спектакле для меня одного…

Губы мои растянулись в улыбке, и смех начал рваться изнутри – высокий, тонкий смех, столь непохожий на обычное мое фырканье.

– Но кровь… – выговорил я, пытаясь заглушить его, загнать внутрь, – откуда взялась кровь?! Ведь я убил его! Своими руками!

– Твоя шпага проколола пузырь со свиной кровью, – сказала Молли. – Он был спрятан у Джейкоба под рубахой, привязан к телу.