– Знаешь что, – после долгой паузы попросил Бабкин, – если я вдруг упаду с лошади и поранюсь… Короче, забудь эту фразу.

– …и без ананасов! – закончил Илюшин наставления в телефон. – Черт знает что, – пожаловался он, повесив трубку. – Везде пихают консервированные ананасы.

– Ты еще не знаешь, чем кормят раненых всадников!

– Слышал и ужаснулся. Маш, ты пиццу будешь?

– Нет, спасибо. Аппетита никакого.

– Серега, а ты?

– После всего, что мы услышали, боюсь, даже борщ в глотку не полезет.

Маша накинула на плечи свитер и села ближе:

– Вы что-то узнали?

Илюшин и Сергей помолчали.

– Пожалуй, даже больше, чем хотелось бы, – сказал наконец Бабкин.

– Но меньше, чем нужно, – дополнил Макар.

– А если не говорить загадками?

– Для начала – что случилось в одиннадцатом классе, пока ты болела.

Сергей начал рассказывать, но на второй фразе понял, что лучше предоставить пересказ Илюшину. Ему не хотелось повторять эту историю.

Машу повествование потрясло. Она несколько раз менялась в лице, слушая, как стригли Зинчук.

– Господи, бедная девочка! И она еще доучивалась с нами несколько месяцев!

Маша вытерла слезы и нервно прошлась по комнате. «Если бы я узнала о том, что произошло, еще тогда… Это бы что-нибудь изменило?»

«Да, – твердо ответила она себе. – Изменило бы».

– Я хотя бы попыталась быть с ней рядом! – вырвалось у нее. – Чтобы она не выносила одна… это все! Насмешки, презрение, унижение! Ведь все знали, и никто ничем не помог ей!