Она выложит беременность на стол. Не то чтобы плюхнется животом, живота-то как раз у нее никакого и не было, не успел пока вырасти. Но растолкует отцу, что суд проявит к ней снисхождение, примет во внимание ее положение, а если и не примет, родившую освободят по условно-досрочному, она в законе прочитала.

А потом она сбежит в Нижний Новгород, подальше от позора.

Последнюю фразу она, забывшись, подумала вслух.

– От какого позора? – подозрительно спросил Валера.

Рита подняла на него заплаканные глаза и поняла, что больше врать не в силах.

Господи, и ведь переспала-то с этим Асютовым единственный раз, когда явилась к нему в больницу после того, как Грабарь отделал его в том злополучном бою. Хотела вроде как сострадание к побежденным проявить. С Пашкой Асютовым они еще в детстве играли, он давно был в нее влюблен. Рита его пожалела.

Ну и…

Она сама не могла бы объяснить, как все случилось. Сдуру, по-глупости! И не влюблена она была в него, и даже не нравился он ей! Но такой он был жалкий на больничной койке, такой нелепый, когда полез с ней целоваться и обниматься, что Рита ослабела и не стала сопротивляться.

Вскоре Асютов разбился в аварии.

А потом бац – и беременность.

О тестах на отцовство она никогда не слышала. Страх, что родится ребенок, похожий на голубоглазого блондина Асютова, что все вокруг будут тыкать пальцем в их семью и хохотать, превращал Риту в боксерскую грушу, на которой отрабатывали удары двадцать боксеров сразу. Если бы на душе могли оставаться синяки, Рита ходила бы вся желто-фиолетовая.

И она придумала, что сбежит.

Оставит их всех – и верного Валерку, и мать, готовую грудью заслонить непутевого своего ребенка от всех насмешек, и трепетного отца, обожающего ее. Не позволит, чтобы они, такие хорошие, страдали и мучились из-за нее.

А ребеночка станет одна растить.

Сама все испортила – самой и разгребать. А Валерка пострадает, а потом найдет себе другую девушку, честную.

Именно это она, глотая слезы, и выложила Грабарю.

Даже прощения просить не стала – и так ясно, что нет ей прощения.

– Не мой ребенок? – осоловело переспросил Грабарь.

– Я не знаю!

Валера потер бритую голову.