– В твоем пересказе это выглядит как-то менее убедительно, – пробормотал Сергей.

– В любом случае – собираемся.

– Куда?

– Как куда? К Одинцовой. Надо расспросить ее, кому она говорила о встрече с Гройсом.

Стрела получилась отличная. Возможно, кто-то назвал бы ее аляповатой – с этими серебряными полосками, поблескивающими на солнце, с пучком крошечных белых перьев и тремя грязно-бурыми. Но сам Гройс остался очень доволен.

Он боялся, что Ирма вздумает поменять белье, но опасения были напрасны. Когда утром она вошла к нему в комнату с зеркалом и бритвенным станком, старик понял, что сегодня все закончится.

– Раньше приговоренным к смерти обязательно давали побриться, – сказал он, с усмешкой глядя на нее. – Возвращаем традицию?

И подмигнул, давая понять, что не всерьез.

Все-таки она прекрасно владела собой. Он ожидал метнувшегося в сторону взгляда, румянца, смущения – хоть какого-нибудь признака, что удар достиг цели. Но Ирма сложила губы в недовольную скобочку:

– Я просто не могу больше выносить вашей неряшливости. Вы видели себя со стороны?

– Откуда! Вы же не даете мне зеркала.

– Так полюбуйтесь.

Гройс взглянул на свое отражение и вздрогнул.

Сколько он здесь? Неделю? Чуть больше? Эти дни смыли с его лица наносное благообразие и смирение, обнажив жесткое волевое лицо с саркастическим изломом губ. Щетина придавала ему сходство с измученным хищным зверем. «Хорек в капкане».

Ирма протянула ему помазок и поставила рядом мыло.

Гройс неторопливо брился, пока она сидела рядом. Лезвие скользило по коже, и он испытывал почти забытое чувство удовольствия от того, как чисто и ровно оно бреет. Как будто он много лет не испытывал этого ощущения!

Он промокнул остатки крема влажным полотенцем и спросил про одеколон.

– Одеколона нет. Могу предложить увлажняющий крем.

– Черт с вами, тащите, – согласился Гройс.