Прощай, гениальное произведение Антоши Рубинчика, притворявшегося Антуаном Турне. Кто смотрит на суть, когда есть ослепляющий блеск – имени ли, фальшивых ли камней?

Разве не достойное наказание сыну за грубость и алчность? За пренебрежение матерью? Жаль, если посмертной жизни не существует. Альфия хотела бы увидеть его лицо, когда он узнает, что за вещица осталась ему в наследство.

И конечно, Динара с Василием! Завтра сын проснется и обнаружит их исчезновение.

Старуха снова захихикала. Нет, они не вернутся! Они до безумия влюблены друг в друга, эти глупые дети. Надо быть бревном, равнодушным и к жене, и к сыну, чтобы этого не замечать.

Впрочем, ее сын и есть бревно. Злой, равнодушный, черствый человечек. Не знающий иных чувств, кроме опьяняющего чувства собственности.

И вот тогда-то она и скажет ему…

Альфия приподнялась в кресле и с выражением острого злорадства произнесла:

– А ведь я тебя предупреждала! Я говорила, что именно так все и будет! Но ты не слушал меня! Ты никогда меня не слушаешь!

Ха-ха-ха! Она и в самом деле предупреждала. Так, чтобы он ни за что не поверил в ее слова – но кто в такой момент станет вспоминать детали!

Что же, Боря, кто теперь посмеется? Полоумная старуха, которой вскоре предстоит менять подгузники!

Кое-что она смыслит. Дай влюбленным тридцать миллионов и жди, что получится. Подерутся, едва дело дойдет до дележа?

Нет-нет, она досмотрит этот спектакль до конца! До смерти интересно, оказался ли ее подарок ядовитым яблоком, или для двоих безмозглых детей все-таки наступил хоть и незаслуженный, но рай.

Будь она змеем-искусителем, Адам не просто откусил бы от плода, а срубил бы дерево познания и выточил из него идолище поганое. А то и еще какое непотребство.

Альфия откинулась в кресле и от души расхохоталась.

«Славный получился день рождения! – сказала она себе. – В девяносто тоже нужно будет выкинуть что-нибудь эдакое».